Принцесса из собачьей будки

Например, выяснилось, что Танька Кукушкина с Дашей Соколовой не просто подружки, а ориентированы не так, как положено. Это, конечно если культурно выражаться. У кого-то отыскались неприличные журнальчики, а у кого-то — внушительные творческие работы, начиная от деревянных самолетиков и заканчивая макраме. Обнаруживая все это, Коля даже удивлялся, сколько хорошего прячется в людях, которых каждый день видишь, наряду с пошлостями и грязью. И ведь не думаешь, не подозреваешь, что рядом с тобой живет настоящий талант. Конечно, это радовало, однако по мере уменьшения количества комнат и вычеркивания их из списка большим черным карандашом, тревога нарастала, кирпичом падая в Колин пустой желудок.

— Вот мы и пришли, — с лоснящимся от удовольствия лицом, что оказался прав, объявил Клещ, стоя перед дверью в Оксанин кубрик. Входить внутрь было нельзя, потому что девочку запирали воспитатели, чтоб не дай Бог она не сотворила какой-нибудь беды. Они сами навещали воспитанницу, приносили еду, водили в туалет. Меры эти снять хотели, когда увидели, что Оксана начала общаться с Колей Семечкиным, но передумали в свете ходивших по интернату слухов и недовольства других воспитанников. Так что девочка до сих пор оставалась затворницей, но даже затворничество сейчас не могло спасти ее от приговора. И приговор этот Коле был известен.

— Ну что, Пикассо, правила тебе известны. Ты знаешь наши законы. И не спорь, — сделал Клещ останавливающий жест рукой, чтобы Коля и возражать не смел, потому что было видно, что сделать это он не прочь, — правила одинаковы для всех, даже если ты «ку-ку».

Возразить Семечкин здесь не мог, закон есть закон, но вот что делать? Жалко Оксану, как ни крути. И так несчастная, а тут еще и это все. А как он выглядеть будет перед ребятами, если заступится? Скажут «слабак» или похвалят? Мысли в голове вертелись, словно сотни маленьких игрушечных волчков. Сердце предательски молчало, как партизан или пленник, которому вставили кляп в рот и ничего вымолвить он был не способен.

Погоревав час, за ним другой и так вплоть до момента пришествия назначенного срока, Колька решил покориться судьбе. Он рассудил, что с этими людьми ему жить и жить еще, а вот Оксану, может, заберут, а может и вовсе она отсюда смоется. Так что, будучи поставленным перед выбором, мальчик определил для себя одно — благородство нынче не в цене, а потому и нечего из себя героя строить. С совестью же своей он как-нибудь договорится в отличие от Клеща, Шестеренки, Жидкого и Ренаты…

Воспоминания о Ренате больно кольнули где-то под ребрами. Как же так он смог собственными руками порушить их дружбу? Просто непостижимо ни уму, ни сердцу. Вот теперь-то и дается ему шанс, чтобы все исправить. И он воспользуется им, ведь для предательства одних во имя других тоже требуется смелость.

Говорить о смелости особенно тяжко, когда идешь под руку с малышкой, которая ростиком на две головы ниже тебя, держишь ее под руку и понимаешь, что тебе она особенно доверяет. Вот когда — самое время чувствовать себя гадом, каких свет не видывал. Впрочем, один похожий гад вспомнился Семечкину — Иуда, подобным же образом шедший с Иисусом на знаковую встречу. Конечно, масштабы трагедии тут очень разные, но величина обмана — такая же. Впрочем, внутренние терзания теперь были проблемой исключительно Пикассо. Отступать было поздно — иначе и Оксану, и его самого так хорошо отделают, что очухаться они смогут, разве что, к 31 декабря. Тут и Нострадамусом не надо было родиться, чтобы понять все это по взглядам старших товарищей, которые уже ждали в назначенном месте.

— Ну что, будем вершить правосудие?! — высокопарно как всегда заявил предводитель. От такого высказывания Колю чуть не стошнило, так что он быстренько отвернулся, чтобы не видеть того, что будет происходить дальше. А дальше Оксану окружили плотным кольцом девчонки и мальчишки чуть младше и старше ее самой, приготовились к представлению. Начал все действо, разумеется, Клещ.

— Воровка малолетняя! Скрыться от нас думала? Не тут-то было, мы тебя цап и за больное место! Где у тебя больное место, скажешь нам? — парень взглядом, словно сканером, прошелся от макушки до пят по малышке, застывшей на месте как соляной столб.

Повезло еще Оксане, что она была несовершеннолетней, иначе тут же бы пустили по кругу ради забавы и неизвестно, ушла бы она потом живой, смогла бы выползти вообще из укрытия, которым компании служили старые сараи с одной стороны и кусты с другой. Естественно, дать ответа девочка не могла, и это только веселило ребят, среди которых, кстати, были и Колины друзья. Они наравне с остальными улюлюкали, посвистывали и выкрикивали что-то оскорбительное и угрожающее.

Семечкину же хотелось спрятаться куда подальше, но смотреть он был не просто должен, а обязан.