Принцесса Клевская

Последние слова дофины повергли принцессу Клевскую в смятение иного рода, чем то, которое она испытывала несколькими мгновениями ранее.

– Я присоединилась бы к мнению господина д’Анвиля, – отвечала она, – весьма правдоподобно, Мадам, что пренебречь королевой Англии можно только из-за венценосной особы, подобной вам.

– Я не утаила бы от вас, если бы это знала, – возразила дофина, – и я бы это знала, если б это была правда. Такую страсть не скроешь от взгляда той, кто ее вызывает; она замечает ее первой. Господин де Немур всегда выказывал ко мне не более чем простую любезность; и все же между тем, как он держал себя со мной раньше, и тем, как держится теперь, такая разница, что могу вас уверить – не я причина его равнодушия к английской короне.

Я заговорилась с вами, – продолжала дофина, – и забыла, что должна ехать к Мадам. Вы знаете, что мир почти уже заключен, но не знаете, что король испанский условием каждой статьи ставил возможность самому жениться на принцессе[263] вместо дона Карлоса, своего сына. Королю было очень нелегко на это решиться; наконец он дал свое согласие и собирается вскоре объявить эту новость Мадам. Полагаю, она будет безутешна; едва ли может быть приятен брак с человеком таких лет и такого нрава, как король Испании, в особенности для той, кто наслаждается всеми дарами молодости и красоты и готовится выйти замуж за юного принца, к которому чувствует склонность, еще не видев его. Не знаю, найдет ли в ней король то послушание, на какое надеется; он поручил мне переговорить с ней, поскольку ему известно, что она меня любит, и он полагает, что у меня есть какая-то власть над ее душой. А затем мне предстоит совсем иной визит: я зайду порадоваться с Мадам, сестрой короля. Все готово для ее свадьбы с герцогом Савойским, и вскоре она состоится. Ни одна особа в ее летах не радовалась так своему замужеству. Двор будет блистательнее и многолюднее, чем когда-либо; и невзирая на ваше горе, вы должны помочь нам показать иностранцам, что наши красавицы – не из последних.

Вымолвив эти слова, дофина рассталась с принцессой Клевской; а назавтра о браке Мадам стало известно всем. В последующие дни король и королевы навестили принцессу Клевскую. Господин де Немур, который нетерпеливо ждал ее возвращения и пылко желал поговорить с нею без свидетелей, отложил свой визит до того часа, когда все от нее уедут и больше уже никто не должен будет появиться. Замысел его удался, и он пришел тогда, когда удалились последние посетители.

Принцесса лежала на постели, было жарко, и присутствие господина де Немура еще добавило румянца на ее щеках, что вовсе не портило ее красоты. Он поместился против нее с той опаской и робостью, какие рождает подлинная страсть. Какое-то время он не мог вымолвить ни слова. Принцесса Клевская была в не меньшем замешательстве, так что они хранили молчание достаточно долго. Наконец господин де Немур заговорил и высказал свое сочувствие ее горю. Принцессе Клевской нетрудно было продолжать беседу об этом предмете; она долго говорила о своей утрате и наконец сказала, что, когда время притупит боль, последствия все равно останутся столь велики, что самый нрав ее изменится.

– Глубокое горе и сильные страсти, – отвечал господин де Немур, – производят большие перемены в наших душах; и я не узнаю себя с тех пор, как вернулся из Фландрии. Многие заметили эту перемену, и даже дофина говорила мне о ней еще вчера.

– Она и вправду это заметила, – промолвила принцесса Клевская, – и я от нее как будто что-то об этом слышала.

– Я не огорчен тем, сударыня, – возразил господин де Немур, – что она это заметила, но я хотел бы, чтобы она была не единственной, кто это заметил. Есть особы, которым мы не смеем давать свидетельства нашей страсти к ним иначе, как через вещи, прямо до них не касающиеся; и, не решаясь показать им, что мы их любим, мы хотели бы по крайности, чтобы они знали, что нам не нужно ничьей иной любви. Мы хотели бы, чтобы они знали, что нет такой красавицы, как высоко бы она ни была вознесена, к которой мы не были бы равнодушны, и нет короны, которую мы готовы были бы купить ценой вечной разлуки с ними. Женщины обыкновенно судят о страсти, которую к ним питают, – продолжал он, – по стараниям им понравиться и по тому, как их домогаются; но это нетрудно делать, если они хоть немного привлекательны; трудно не позволять себе удовольствия за ними следовать, избегать их из страха выдать людям, и даже им самим, те чувства, которые мы к ним питаем. А еще более верный знак истинной привязанности – это когда мы становимся совершенно непохожи на самих себя, какими были прежде, и утрачиваем честолюбие и жажду наслаждений, хотя всю жизнь были поглощены и тем и другим.