Принцесса Клевская

– Я хотел бы надеяться, сеньора, – продолжал дон Рамирес, – что вы относитесь к числу тех женщин, которые способны в интересах любимого человека хранить от него некоторые секреты. Если это так, то мне было бы значительно легче разговаривать с вами, лицом, наиболее, пожалуй, заинтересованным в судьбе Консалва. Мне кажется, что могут произойти события, которые пугают меня, и вы являетесь единственной, с кем я могу поделиться своими опасениями, но только, сеньора, при условии, что вы ничего не расскажете Консалву.

– Я обещаю вам это и сохраню любой услышанный от вас секрет. Я прекрасно понимаю, что от друзей нельзя скрывать правды, но нельзя и говорить ту, знание которой может обернуться для них несчастьем.

– Сейчас вы увидите, синьора, насколько важно сохранить в тайне от Консалва то, о чем я хочу вам рассказать. На днях дон Гарсия вновь заверил Консалва в своей дружбе и просил его больше не волноваться за сестру, но, сдается мне, он по-прежнему от нее без ума. Зная характер герцога, я думаю, он не сможет долго скрывать своих чувств, а Консалв тоже не из тех, кто смирится с открывшимся обманом. Он не удержится от ссоры с герцогом и навсегда потеряет его благоволение.

– Признаюсь вам, что у меня те же предчувствия, – ответила Нунья Белла. – Судя по тому, что мне довелось наблюдать самой и что я слышала от Герменсильды, умоляя ее при этом ничего не говорить брату, мне трудно поверить в искренность герцога, действия которого не похожи ни на игру, ни на желание подзадорить Консалва.

– Вы поступили совершенно правильно, проявив осмотрительность, и надеюсь, что и впредь вы удержите Герменсильду от того, чтобы она сообщала брату о поступках герцога. Говорить ему это не нужно и даже опасно. Если дон Гарсия испытывает к ней лишь мимолетное влечение, он никому не выкажет своих подлинных чувств, а с вашей помощью Герменсильда без всякого труда вылечит его от хвори. Консалв же останется в неведении, и это избавит его от излишних переживаний и сохранит ему милость герцога. А если вдруг окажется, что страсть герцога поистине безмерна и безудержна, разве можно исключить, что он попросит руки Герменсильды, и разве в этом случае мы не сослужим добрую службу Консалву, не раскрыв ему тайны, которая породнит его с королевским домом. Я полагаю, сеньора, что мы должны тысячу раз подумать, прежде чем вмешаться в отношения между доном Гарсией и Герменсильдой, и вы обязаны подумать об этом более чем кто-либо хотя бы уже потому, что может наступить день, когда и вы станете родственницей будущей королевы.

Эта мысль еще никогда не приходила в голову Нунье Белле. Перспектива породниться с королевской семьей больше, чем что-либо другое, убедила ее в правоте рассуждений дона Рамиреса, и она уже не могла не попасть в расставленные сети. Они договорились ничего мне не говорить, не спускать глаз с герцога и действовать в зависимости от его поведения.

Дон Рамирес, удовлетворенный разговором, доложил о своих успехах герцогу. Дон Гарсия в порыве благодарности облек его всей полнотой полномочий для описания его чувств и поступков в разговорах с Нуньей Беллой. Мой друг вновь поспешил увидеться с Нуньей Беллой и при встрече долго рассказывал, каких трудов ему стоило уговорить герцога признаться в своей любви к моей сестре, добавив при этом, что никогда в жизни не видел столь страстно влюбленного человека, что герцог самым невероятным образом переживает ту боль, которую он мог бы мне причинить, и что вряд ли стоит пытаться его образумить. По мнению дона Рамиреса, наиболее верным шагом было бы вселить в герцога хотя бы самую малую долю надежды на благосклонное к нему отношение Герменсильды. Нунья Белла согласилась с ним и пообещала повлиять на мою сестру.

Дон Рамирес поспешил во дворец с обнадеживающей вестью и был встречен с распростертыми объятиями. Герцог чуть ли не облобызал нового фаворита, долго с ним беседовал и впредь больше ни с кем не пожелал встречаться наедине. Тем не менее он счел необходимым оставить внешне все как было и поддерживать со мной прежние дружеские отношения. Дон Рамирес также предпочел скрыть от других свое новое положение первого фаворита, но, сознавая низость своего поведения, жил в постоянном страхе оказаться уличенным в предательстве.