Крозье приземлился на контейнер, от удара армейские ботинки с толстой подошвой громко бухнули по стальной поверхности. Виктор пробежал вперед, спрыгнул на бетонный пол склада, выскочил из-за угла и столкнулся нос к носу с охранником. Он едва успел вскинуть помповый карабин, как прогремела автоматная очередь. Крозье, пригнувшись, крадучись подошел к охраннику. Тот лежал на бетоне, не подавая признаков жизни. По полу расплывалась кровавая лужа. Крозье присел рядом, вынул из ножен нож, провел лезвием по запястью трупа, слизнул кровь языком. Некоторое время он стоял как зачарованный, словно взору его открылась совершенно потрясающая картина. Затем мотнул головой, словно отгонял назойливую муху.
— Веймар! — громко позвал Крозье.
— Я здесь, — Люк вышел из-за угла, опустил винтовку.
— Смотри, — Крозье вновь полоснул лезвием по запястью покойника, протянул кинжал Веймару.
Тот взял клинок, провел по губам.
— Понял? — спросил Виктор.
Люк закрыл глаза, на мгновение погрузившись в воспоминания. Этот человек родился 27 лет назад, в семье польского иммигранта, он учился в университете, жил в общежитии, подрабатывая охранником на этом складе, у него была любимая девушка…. И он явно никогда не слыхал о штурмовых подразделениях и вольных стрелках…
— Понял… — сказал Веймар с дрожью в голосе. — Надо найти Ларсен, пока еще и они тут дров не наломали.
Снаружи загрохотали автоматные выстрелы.
— Поздно… — тяжело вздохнул Крозье.
Гремела тяжелая музыка, наголо бритый вокалист надрывался фальцетом. На подмостках крутились танцовщицы в нижнем белье, ажурных чулках и босоножках на высокой платформе. Прожекторы, выстроившись батареей на самом краю сцены, били в такт музыке пульсирующими залпами электрического цвета. По стенам плясали разноцветные огни. Периодически громким хлопком заявляла о себе пиротехника, заполняя зал густыми клубами белесого дыма. Зал был забит до предела. Повсюду вспыхивали ярко-красным и белым атласом пышные платья на корсетах; всполохи светомузыки вырывали из темноты латекс алого и черного цветов. Ботинки на толстых подошвах, рваные черные чулки, кожаные брюки, и вульгарный макияж — собравшаяся публика явно принадлежала к готической субкультуре. А музыка все продолжала играть, заполняя собой пространство.
Слегка покачивая роскошными, обтянутыми черным нейлоном чулок бедрами, в зал вошла высокая темноволосая женщина в черном кожаном плаще. Оказавшись среди всех этих эпатажно одетых юношей и девушек, она смотрелась более чем органично — скорее даже, вполне естественно.
Анджелла вошла в зал и остановилась у входа, окинув взглядом помещение. Тотчас изображение перед глазами стало блекнуть, и спустя доли секунды все цвета исчезли, оставив после себя черно-белую картинку. Впрочем, стало светло как днем. Для Анджеллы. Как только зрение переаккомодировалось к сумеркам концертного зала, женщина прошла вдоль стены ближе к сцене. Толпу уже основательно разогрели спиртным и тяжелой музыкой. На нее налетела, толкнув, какая-то молодая особа лет шестнадцати. Из одежды на ней была только белая простыня, запачканная кровью. Точнее, томатной пастой, разведенной водой. Анджелла отпихнула ее в сторону, та прошипела несколько вульгарных ругательств о том, с какими животными совокуплялись ее родители. Но, благодаря музыке, Анджелла этого так и не расслышала. Что ж, может, оно и к лучшему.
Выступление продолжало набирать обороты, все помещение погрузилось во тьму, прожекторы вырвали из темноты двигающихся в такт музыке танцовщиц; одна за другой они стали медленными движениями снимать с себя нижнее белье, бросая его в зал, ко всеобщему одобрению толпы.