Когда в Шиноне узнали о поражении под Рувре, двор сник. Такого удара никто не ожидал. Самым главным было даже не поражение, как таковое: в битвах всегда одни на пьедестале, а другие под ним. Ну, полегло около тысячи шотландцев и французов. Жаль, конечно. Но бывало и хуже. Придут другие капитаны и бойцы — были бы деньги. Иное огорчало и навевало самые недобрые мысли. Если бы эта тысяча французов сражалась бы с десятью тысячами англичан и вся полегла
— Капитаны не смогли договориться, выработать стратегию, какой позор! — за королевским обедом, в просторной зале Шинона, сетовал Ла Тремуй. — Пять тысяч лучших бойцов Франции не сумели противостоять тысяче англичан?! — Ла Тремуй занимался тем, чего не позволялось никому другому — он выплескивал соляной раствор на раны молодого короля. Побледнев после полученного известия, Карл Валуа вот уже сколько дней так и не думал приходить в себя. — А все эти обещания, похвальба, бравады! Гроша они ломаного не стоят! — Он стал нарочито злым, непримиримым. — Хоть перекупай у англичан какого-нибудь полководца! — Придворные недоумевали — ему и впрямь позволялось очень много. Ла Тремуй едко усмехнулся. — Да ведь не продадут, вот беда! А жаль…
Под Рувре с французами и союзниками, закаленными в боях, разделались как с детьми. Все те храбрые капитаны, на которых возлагались надежды, по той или иной причине оказались беспомощными. Об этом думал молодой, всего страшившийся король. Мало личной храбрости и умения владеть мечом. Мало! Не было того гения, который смог бы противостоять англичанам. Того, перед кем бы они трепетали. Как трепетали многие французы перед Генрихом Пятым Ланкастером. И воодушевления не было. Карл Валуа все сильнее ощущал, что прикрыт от бед и напастей деревянным щитом.
— Катастрофа, ваше величество, катастрофа, — тон Ла Тремуя говорил о том, что он решил подвести черту выражению своих чувств. — Но молчать об этом — худшее из зол. — Управляясь с жареной форелью, первый министр хоть и сдавался перед неумолимым роком, но всем своим видом красноречиво намекал, что останется пораженным трагическими событиями до глубины души. — Теперь остается уповать только на помощь Господа Бога!
Иоланда Арагонская, держа кубок с вином, вызывающе усмехнулась:
— Аминь!
— К чему этот сарказм, матушка? — нервно спросил Карл. — Над чем вы смеетесь? Вы точно… не огорчены!
Его раздражение было столь велико, что даже Мария обернулась на мужа. Прищурив один глаз, смотрел на тещу короля и Ла Тремуй.
— Нет, государь, я огорчена, — сказала королева четырех королевств. — А усмехнулась я потому, что мы не всегда приходим к одному мнению с герцогом. Но на этот раз я полностью согласна с сиром Ла Тремуем. Он прав как никогда. — Она поймала взгляд бледного и обиженного зятя. — Нам теперь остается уповать только на милость Господа Бога!
Последствия поражения при Рувре не заставили себя долго ждать. Равно как и уход графа де Клермона с большими силами. Англичане разом почувствовали себя хозяевами положения и не замедлили воспользоваться преимуществом. Задача их была проста — сомкнуть осадное кольцо. Они перекрыли дорогу, ведущую из Парижских ворот, по которой совсем недавно выдвигалось войско к Арженвилю, уверенное в победе; возвели на западе от Орлеана еще три форта — Лондон, Руан и Париж. Три последних и крепость Сен-Лоран, где располагался штаб графа Суффолка и лорда Талбота, были связаны между собой траншеями и укреплениями. На востоке от Орлеана граф Суффолк построил еще два форта — Сен-Лу и Сен-Жан-Ле-Блан. Таким образом англичане полностью блокировали четыре из пяти ворот Орлеана — речные Дю Понт, Паризи, Банье и Ренар. Оставалась свободной северо-восточная дорога, хотя ей всегда угрожало нападение англичан, и восточные Бургундские ворота — это и была единственная лазейка, мышиная нора, через которую проползали в Орлеан редкие обозы с провиантом и входили и выходили отряды.
— Нам осталось возвести еще несколько крепостей, и песня Орлеана будет спета. Они начнут есть мышей. — Так злорадно говорил своим полководцам граф Суффолк. — Да, и еще необходимо три тысячи воинов для последнего штурма. Я надеюсь, что лорд Бедфорд, когда придет время, нам их даст.