Принцесса лилий

— Вы думаете, поможет? — серьезно спросил Волчье Солнышко. — Я поразмыслю. А вы какой веры придерживаетесь?

— Меня родила христианка-мама от христианина-папы, и мне это пока не мешало, — заявил рыжий. — Но, возможно, к концу жизни я стану на перепутье. Видите ли, мне больше нравится рай моих мусульманских друзей. Там, по крайней мере, выпивка и женщины присутствуют легально, причем, по уверениям сведущих людей, все это самого высокого качества. А в нашем раю слишком уж все бесполо, я слабо представляю себя с арфой в руках на всеобщей спевке.

— За раздумьями о выборе рая не пропустите, собственно, сам момент отправки туда, — заметил Волчье Солнышко. — А то выбора не будет.

— О, не волнуйтесь, выбирать я собираюсь в глубокой старости, когда прежние грехи будут замолены и окуплены, а на новые сил не останется. А если это печальное событие произойдет раньше, то рая мне не светит, а ад и тут и там практически одинаков. Так что я не прогадаю при любом раскладе, — лучезарно улыбнулся рыжий.

Пока мужчины пикировались, девицы, молча лежавшие среди подушек, одновременно, как по команде, переводили взгляды то на одного, то на другого визитера.

Наконец рыжий вспомнил о цели визита.

— Солнцеподобная госпожа Нарджис! — сказал он. — Отворите ваши медоносные уста и сообщите посланцу вашего господина, что у вас все хорошо, дабы я мог услышать, не потерял ли ваш голос чистоту и ясность.

— Я чувствую себя не так плохо, как вчера, — хрипло сказала Жаккетта.

Не успел рыжий высказать оценку чистоты и ясности ее голоса, как Волчье Солнышко ядовито заметил:

— Вот уж не понимаю, дорогой господин де Сен-Лоран, к чему вам это. Ведь, насколько я знаю, обязанности госпожи Нарджис состоят совсем не в том, чтобы читать вашему господину сказки на ночь. Вокальные данные госпожи Нарджис мне тоже хорошо известны, и поверить, что шейх терпел ее пение, я не могу.

— Господин шейх озабочен состоянием всей госпожи Нарджис целиком, — отпарировал рыжий. — И ему не все равно, каким голосом, чистым и звонким или сиплым и посаженным, будет шептать жемчужина его сердца сладкие слова любви.

— Вы говорите с таким знанием, словно являетесь евнухом при его гареме… — никак не мог успокоиться Волчье Солнышко.

— Я являюсь посланцем шейха и привык исполнять поручения на совесть! — отрезал рыжий. — Так принято в тех местах, где я живу. А теперь ваша очередь, госпожа Жанна, скажите мне, как вы себя чувствуете?

— Я больше чувствую себя никак, чем как, — кисло заявила Жанна.

— Ну, если в сладкие слова любви от госпожи Нарджис я еще могу поверить… — глядя в потолок, заявил Волчье Солнышко, — то какими клещами выдирал их ваш господин из госпожи Жанны, крайне интересно?!

— Господин шейх недаром обладает гаремом с множеством прелестниц, — безмятежно сообщил рыжий, — он может заставить плавиться от любви любую, самую холодную красавицу.

— Так, — внезапно сказал Волчье Солнышко. — Вынужден вас огорчить, но аудиенция завершена. Вы убедились, что хотя дамы чувствуют себя и не совсем хорошо, но пострадали они не сильно.

— Как скажете! — улыбнулся рыжий. — А у вас тут мило. Обстановка — как в турецкой бане. Очень живописно, очень…

Уничтожив так тремя фразами все старания виконта придать «Малой Ливии» настоящий восточный шик и отплатив за все колкости, рыжий удалился.

Виконт остался.

Он присел на край возвышения, вытянул ноги и спросил:

— Мои прелестные гурии, вы видели этого человека раньше?

— Мельком… — осторожно сказала Жаккетта, стараясь разместиться так, чтобы между ней и Волчьим Солнышком возвышалась гряда подушек.

— И чем же он занимался?

— Он выполнял очень ответственные поручения шейха, — сказала практически правду Жаккетта.

— То есть ваш господин пользуется его услугами в важных делах, несмотря на то, что он христианин. Странно…

Волчье Солнышко нашел достойное себя развлечение.

Обнажив кинжал, он втыкал его в ближайшую подушку, слушал треск пропарываемой ткани и с интересом разглядывал сочащиеся пером и пухом раны.

— Шейх пользовался услугами людей многих вер и народов, — как можно спокойнее сказала Жаккетта. — Господин, можно попросить вас, чтобы окна открыли? Как в склепе, ей-богу!

— Вы упорно не любите ночь! — Виконт погрузил кинжал в чрево подушки на все лезвие.

Жаккетта на всякий случай отодвинулась еще дальше, но упрямо заявила:

— Да, мы не любим ночь, а что в этом преступного? Мы к солнышку тянемся…

Нехорошая мысль, даже не мысль, мыслишка промелькнула у нее, что, пожалуй, не стоило бы перечить виконту, старательно дырявящему холодным оружием постельную утварь.

Не поменял бы он предмет, на котором упражняется…

Но с другой стороны, ему только волю дай, на шею сядет и ножки свесит. Эх, не припрятано поблизости какого-либо оружия, и подсвечники далеко. Подносом разве огреть…

— Разрешите, мы вернемся в свои покои, там теплее, — упрямо сказала Жаккетта.

Волчье Солнышко распотрошил подушку, и это его немного успокоило. К облегчению девиц, он убрал кинжал в ножны и миролюбиво сказал:

— Конечно, возвращайтесь. Восстанавливайте силы, мои птички. Пока я — ваш шейх, и вы мне нужны целыми и здоровыми.