Принцесса Марса. Боги Марса. Владыка Марса

– Тем не менее я поражен, – ответил он. – Никто бы не сумел довести это дело до конца, кроме Джона Картера.

При звуке этого имени юноша вскочил на ноги.

– Джон Картер! – закричал он. – Джон Картер! Да, но ведь Джон Картер, принц Гелиума, умер много лет назад! Я его сын.

XIV Глаза тьмы

Мой сын! Я не мог поверить собственным ушам и медленно повернулся к прекрасному юноше. Теперь, всмотревшись внимательно, я начал понимать, почему его лицо и личность так сильно притягивали меня. Несравненная красота матери передалась ему, но его четкие черты дышали мужеством, а серые глаза были точь-в-точь как у меня.

Юноша стоял передо мной, и в его взгляде я видел и надежду, и неуверенность.

– Расскажи мне о твоей матери, – попросил я. – Расскажи все, что сможешь, о тех годах, которые я провел вдали от нее по воле безжалостной судьбы.

С криком радости юноша прыгнул ко мне и обнял за шею, и на краткое мгновение, когда я прижимал к себе своего мальчика, слезы наполнили мои глаза; я задыхался, как какой-нибудь плаксивый дурак… но я об этом не сожалею и нисколько не стыжусь. Долгая жизнь научила меня, что мужчина может позволить себе слабость по отношению к женщине и детям, и это не помешает ему идти вперед по суровой дороге жизни.

– Твою фигуру, манеры, страшную ярость в бою, – заговорил юноша, – тысячи раз описывала моя матушка… но при всей очевидности я не решался поверить тому, что казалось совершенно невозможным, как бы ни хотелось признать это правдой. Ты знаешь, что меня убедило сильнее всего?

– И что же, сын мой? – спросил я.

– Твои первые слова, обращенные ко мне… были о моей матери. Никто, кроме человека, любившего ее так, как мой отец, не подумал бы в первую очередь именно о ней.

– За долгие годы, сынок, едва ли я хоть на миг забывал сияющий образ твоей матушки. Расскажи мне о ней.

– Те, кто знает ее дольше всего, говорят, что она ничуть не изменилась, разве что стала еще прекраснее… если такое возможно. Но когда ей кажется, что я ее не вижу, ее лицо становится очень печальным, очень задумчивым и глаза наполняются тоской. Она думает только о тебе, отец, и весь Гелиум горюет вместе с ней. Все тебя любят и чтят твою память, ведь ты спаситель Барсума. Каждую годовщину того дня, когда ты промчался через умирающий мир, чтобы отпереть тайный ужасный портал между жизнью и смертью миллионов, отмечается большой праздник в твою честь, но с благодарностью и радостью смешиваются слезы – слезы искреннего сожаления о том, что герой, подаривший людям счастье жизни, умер ради них. На всем Барсуме нет более известного имени, чем Джон Картер.

– А как же назвала тебя твоя матушка, сынок? – спросил я.

– Народ Гелиума просил назвать меня в честь отца, но моя мать сказала «нет». Она объяснила, что вы с ней уже выбрали ребенку имя, и твердо решила исполнить твое желание. Так мне было дано имя, составленное из имен родителей, – Карторис.

Ксодар стоял у руля, пока я разговаривал с сыном, и теперь окликнул меня.

– Лодка клюет носом, Джон Картер, – сообщил он. – Пока мы шли постоянно вверх, это не было заметно, но при горизонтальном ходе поломка налицо. Пробоина в носу повредила одно из передних хранилищ луча.

Так оно и было, и после осмотра стало ясно, что повреждение куда серьезнее, чем я мог предположить. Неприятность заключалась не только в том, что попытки удержать судно в горизонтальном положении сильно уменьшали нашу скорость, но и в утечке энергии: луч отталкивания в переднем резервуаре иссякал так быстро, что через час с небольшим кораблик должен был неминуемо перевернуться кормой вверх и стать совершенно беспомощным.

Нам пришлось сбросить скорость ради безопасности, но потом я снова взялся за штурвал и заставил маленький благородный мотор работать во всю мощь. Мы опять помчались на север сломя голову. Тем временем Карторис и Ксодар, взявшись за инструменты, начали заделывать дыру в носу в безнадежном усилии хоть как-то задержать утечку луча.

Было еще темно, когда мы пересекли северную границу ледяной шапки и область туманов. Теперь внизу тянулись типичные марсианские пейзажи. Коричневатый простор давно умерших морей, низкие холмы вокруг них, тут и там мрачные замолкшие города, памятники исчезнувшего прошлого; развалины мощных строений, населенные лишь смутными воспоминаниями о некогда властной расе да большими белыми обезьянами.

Становилось все труднее и труднее удерживать маленькое судно в горизонтальном положении. Его нос опускался все ниже, пока наконец не пришлось заглушить мотор, чтобы мы не упали камнем на землю.

Когда поднялось солнце и свет нового дня вытеснил ночную тьму, наше суденышко в последний раз судорожно дернулось, почти перевернувшись набок, а потом его палуба перекосилась под головокружительным углом, и лодка описала медленный круг, все глубже и глубже зарываясь носом.