«Марьяна… Не знаю, что тебе сказать. Прости меня за то, что молчал, ничего тебе не говорил. Наверное, нужно было как-то подготовить тебя к тому, что ты остаёшься без меня. Но ты сильная, принцесса, ты со всем непременно справишься. И я хочу, чтобы ты помнила, что ты не одна. Когда-то я совершил ошибку, я отвел от тебя твою судьбу. Но я очень постарался всё исправить. Очень надеюсь, что ещё не поздно. Марат – хороший человек, надежный мужчина, он очень тебя любит.
А по поводу моей судьбы… Уверен, что ты уже узнала мою главную тайну. Вряд ли после моей кончины, ты надолго останешься в неведении. Но я уже не узнаю, как ты отнесешься к моему вранью. Может быть, это и к лучшему. Больше всего я боюсь увидеть в твоих глазах осуждение и непонимание, знать, что ты не сможешь меня простить. Я много думал в последнее время о твоей матери, о том, как я поступил с ней, наверное, сейчас, спустя годы, я уже не принимал бы таких кардинальных решений. Да я и тогда их не принимал, всё вышло само собой, а я лишь не стал сопротивляться. Твоя мать ушла из нашей жизни, и я захлопнул за ней дверь, не стал удерживать. До сих пор не знаю – правильно ли я поступил.
Прошу лишь: учись на моих ошибках. Не руби с плеча. Пытайся исправить ситуацию, если человек тебе дорог. Всеми силами пытайся. Человек должен быть счастлив рядом с тем, кого он любит. Неважно, кто и что об этом думает. Главное – ты сама.
Для тебя, принцесса, я хочу только одного – чтобы ты была счастлива. Ты достойна этого, как никто. Ты ведь – моя принцесса. Ты всегда будешь принцессой, всегда будешь особенной. Не только для меня. Ты родилась такой – очень светлой девочкой. И я всеми силами старался в тебе этот свет не погасить. Очень надеюсь, что у меня это получилось.
Люблю тебя, дочка. Всегда верь в себя».
Не знаю, сколько раз я прочитала это письмо. Долго сидела в саду в одиночестве, на качелях, которые папа поставил для меня, когда мы переехали в этот дом. Мне было двенадцать лет, но у меня были свои качели. Я до сих пор любила на них качаться, уже давно без детского восторга, без взмывания вверх, без зажмуривания глаз, когда казалось, что вот-вот дотронешься до солнца. Я садилась на них, прижималась щекой к прохладной перекладине, и отталкивалась ногами от земли. А после закрывала глаза, представляя себя маленькой, беззаботной девочкой. Вот и сегодня долго-долго сидела, держала в руке письмо, перечитывала его, и, кажется, заучила все слова наизусть. Но легкости и беззаботности не чувствовала.
- Привет.
Я голову повернула и увидела Марата. Он остановился передо мной, смотрел с сожалением.
Я выпрямилась, сделала глубокий вдох, попробовала улыбнуться.
- Ты вернулся.
- Вернулся, - сказал он. Всё ещё меня разглядывал, будто ощупывал взглядом. – Шура сказала, ты давно здесь сидишь.
Я посмотрела на небо, солнце уже клонилось к закату.
- Наверное, давно, - согласилась я.
- Почему? – спросил Давыдов.
Я показала ему письмо.
- Прочитала папино письмо.
- Поэтому? – Он, кажется, не поверил.
Я вновь попыталась изобразить улыбку.
- Трудно, знаешь ли, быть принцессой, - решила пошутить я.
- Маша, от тебя этого никто не требует.
- Да, - не стала я спорить. – Просто я сама по себе такая.
- Это плохо?
- Принцессы всем надоедают. В конце концов.
Давыдов хмыкнул.
- Глупость какая. Как может надоесть любимая женщина?
- А я твоя любимая женщина? – сорвался с моих губ вопрос.
- Ты в этом сомневаешься? – Марат протянул ко мне руку, я её приняла и с качелей поднялась.
Оказалась совсем рядом к нему. Почувствовала ровное тепло, исходящее от его тела, такой привычный, родной запах, невольно сделала ещё полшага, и уткнулась носом в его плечо. Захотелось обнять, прижаться, и понять, что я всё же не одна.
- Где ты был? – тихо спросила я его. – Где ты так долго был? Тут столько всего случилось, - пожаловалась я.
- Знаю, - шепнул мне Давыдов. – Я всё знаю.
- Тогда почему уехал?
- Потому что должен был. – Марат немного отстранился, посмотрел мне в глаза. – Мне нужно было увидеть сына, - сказал он мне. – И с Мариной поговорить.
Я молчала, как-то не к месту кивнула, совершенно не понимая, что сказать в этот момент. А Давыдов продолжил:
- Я просил её переехать в Москву. Или хотя бы куда-то поближе. Чтобы Жорка рос у меня на глазах.
- Она же не хотела переезжать, - осторожно заметила я.
- Не хотела, - согласился он. – Я постарался убедить.
- Зачем?
Марат секунду-другую помедлил с ответом.
- Потому что мне нужен развод. И жить я буду в Москве. Но я несу за неё и за Жору ответственность. Они тоже моя семья, Маш.
- И ты должен всё контролировать, - подсказала я.
- Должен, - решительно кивнул Давыдов. – А мотаться то и дело в Калининград довольно затратно по времени.
- Тебе нужен развод? – переспросила я, уловив в его словах главное для себя.
Мы смотрели друг другу в глаза, Давыдов негромко и многозначительно хмыкнул.
- Ну, как бы да.
- Как бы да, - передразнила я его шепотом. – Хороший ответ.
Марат рассмеялся, потеребил меня.
- Не заставляй меня говорить то, что говорить ещё рано. Вот после развода…