Принцесса на горошине

Даже то, что я проговаривала эти слова мысленно, и то заставляло меня перестать дышать от волнения.

- Не думаю, что нам следует ехать туда, - снова начал ворчать Рыков, как только Лиля вышла из комнаты. – Марьяна, послушай меня. Пусть она… эта женщина приедет сюда, в гостиницу. Вы друг на друга посмотрите. Встретитесь, так сказать, на нейтральной территории.

Я на Пал Палыча посмотрела, выслушала его, но ничего кроме слабой улыбки в ответ на его слова выдать не смогла.

- Дядя Паша, это моя мать.

- А я про что?

- А вы про «эту женщину», - пожурила я его. Но затем согласилась. – Наверное, у вас есть все основания для такого к ней отношения, наверное, вы знаете об их семейной жизни с отцом куда больше меня. Но я хочу вынести собственное решение.

Рыков недовольно поджал губы, посверлил меня взглядом, но кивнул.

- Хорошо. Когда выезжаем?

- Через пятнадцать минут.

- Пойду, переговорю с водителем, - пробубнил он, и вышел из номера, оставив меня одну.

Проживала моя мать с семьёй в спальном районе, довольно старой постройки. Банальные панельные пятиэтажки, заросшие кустарником дворы, яркие, но какие-то запущенные детские площадки, лавочки у подъездов. Я смотрела в окно автомобиля во все глаза, всё это было для меня незнакомым и диковинным. Я даже вслух это сказала. А Лиля, сидящая рядом со мной, громко хмыкнула в ответ и проговорила:

- Везет. А я всю жизнь так живу.

Мы вышли из автомобиля у одного из подъездов, я огляделась. А Лиля подошла ко мне и негромко проговорила:

- Мама не вышла тебя встречать. Не хочет, чтобы соседи наблюдали.

Я на сестру посмотрела, обдумала её слова, после чего согласно кивнула. Им лучше знать. Это в отцовском доме до соседей бежать и бежать, а тут, на самом деле, все друг у друга на глазах.

- Я зайду первым, - попробовал опередить меня Пал Палыч, а я схватила его за локоть. Глянула с намёком.

- Не думаю, что меня в этом подъезде похитят, - сказала я ему. И весомо добавила: - Или убьют.

Рыков был крайне недоволен и моими словами, и происходящим в целом. И у него никак не получалось это скрыть. Будто ему что-то хотелось сказать, воспротивиться моему решению, но он никак не мог продумать, как это сделать. Что именно мне сказать, чтобы я прислушалась к голосу разума. Его разума.

Лиля в этот момент взяла меня под руку, будто давнюю подружку. Потянула за собой.

- Пойдем.

И я пошла. Поднималась по лестничным пролетам подъезда на третий этаж, лифт в этом доме был не предусмотрен. Я поднималась, и мысленно отсчитывала каждую ступеньку, потому что ни о чем другом в этот момент думать не могла. Не получалось у меня.

А Лиля вперед меня поднялась на лестничную площадку и запросто толкнула одну из дверей. Та тут же открылась, открывая обзор совсем небольшой квартиры.

- Мы приехали! – оповестила она домашних, а я остановилась, не переступая порога. Смотрела в квартиру. Точнее, заглядывала, в чужую жизнь. В чужую жизнь, в которой жил человек, самый дорогой для меня. Мама.

- Марьяна, входи.

Лиля позвала меня, она радостно улыбалась, а я словно на автопилоте переступила порог квартиры, и оказалась в совершенно крошечной прихожей. А потом увидела Её. В один момент, она взяла и вышла из коридора, и мы друг на друга уставились остановившимися тревожными взглядами.

Я поняла, что это она – в самую первую секунду. Мама. Моя мама, женщина, которую я миллион раз, наверное, разглядывала на старых фотографиях, которые хранились в большом альбоме, на полке моего книжного шкафа. На фотографиях мама была молодой, красивой, беззаботной. Смотрела с любовью и нежностью, и казалась мне неземной. Неземной красавицей, став повзрослее я задумалась о том, что такие красивые и прекрасные люди, какой она мне казалась, не могут долго выносить тяготы земной жизни. Поэтому рано уходят. Я внушила себе эту мысль лет в тринадцать, и на ней успокоилась. Лишь временами разговаривала с мамой, в тишине, в темноте, о самом сокровенном. Была уверена, что она меня слышит. Ведь папа с раннего детства мне твердил, что мама меня любит, и она всегда рядом.

А теперь, стоя в прихожей в этой квартире, и глядя на свою живую мать, мне все мои разговоры с ней показались такими глупыми. И я самой себе казалась глупой.

Женщина всплеснула руками и прижала их к своей груди. И проговорила незнакомым мне голосом:

- Марьяна… ты такая красивая, такая взрослая. – А потом её руки потянулись ко мне. – Девочка моя.

Я продолжала стоять, не могла пошевелиться, но позволила ей подойти и обнять меня.

Я знала, что это она. Я знала, что это моя мать. Что это не ложь, не обман, что это она. Но почему-то… почему-то я не упала перед ней на колени, не принялась рыдать, не почувствовала облегчение, избавление от многолетней боли. Я застыла, и только чувствовала, как она обнимает меня.