Принцесса с окраины галактики

В систему Эсгенты старшина попал перед самой атакой канскебронов. Прибыл туда в составе команды флагманского механика для участия в ремонте «Королевы Эоны», флагмана одиннадцатой эскадры. И соответственно попал как кур в ощип. «Королева Эона», краса и гордость императорского флота, только что прошедшая модернизацию на местных верфях, как раз ожидала калибровки сердечников главного хода и юстировки прицельных систем, так что к моменту атаки представляла собой не грозную боевую единицу, каковой несомненно бы стала, если бы все работы были закончены, а просто большую и удобную мишень с тысячами матросов, инженеров, наладчиков и монтажников в отсеках. Спасла старшину эффективность канскебронских контролеров. Засветив по неподвижной туше «Королевы Эоны» со всей дури раз шесть и не дождавшись сколь-нибудь заметного противодействия, Первый контролер атакующего флота отмаркировал изуродованный корабль как небоевую цель и перестал обращать на нее внимание. Подарив этим самым жизнь почти двенадцати тысячам человек, запертым в лишенных энергии отсеках корабля. Хотя никто из них до самого конца битвы не мог быть уверенным, что это не всего лишь временная отсрочка.

Старшину Клома тогда заперло в заблокированном шлюзе. Он со своей бригадой как раз проводил монтаж внешних ферм сенсоров наведения. Они почти уже закончили, работы оставалось еще минут на двадцать, когда из инженерной секции поступила команда срочно вернуться внутрь корабля. Старшина со своими парнями едва успел войти в шлюз, как все и началось. Приводы люков вырубились практически сразу же. И шестеро монтажников, у которых осталось всего по паре кислородных патронов, оказались отрезаны в загерметизированном шлюзовом отсеке, сотрясавшемся от залпов канскебронов, расстреливавших столь опасно выглядевшую цель мощными совмещенными залпами. Что они пережили за те часы, описать словами довольно сложно. Но с другой стороны, все битвы — это сонмы маленьких личных трагедий, навсегда изменяющих жизнь тысяч и миллионов людей. Зачастую ломающих эту самую жизнь, но иногда, причем довольно часто, выводящих ее на какой-то другой уровень, недостижимый никаким иным способом. Потому что именно в такие моменты люди до самых печенок осознают, насколько коротка и хрупка твоя собственная жизнь. И сколь мало значат те причуды и удовольствия, которые ты так высоко ценил тогда, во времена мира и покоя. И сколь незначительны все твои горести и трагедии перед лицом вот этого, возможно близкого, небытия…

Когда последний кислородный патрон был использован почти наполовину, старшина понял, что что-то надо делать. Ждать помощи изнутри бесполезно. К тому моменту корабль уже перестали сотрясать залпы канскебронов, поэтому в принципе можно было рискнуть и, вскрыв газовым резаком внешний люк, попытаться добраться до другого шлюза. Но никто не мог гарантировать, что другой шлюз окажется в рабочем состоянии. Поэтому после короткого обсуждения было принято решение пробиваться вперед по коридору, где через две переборки в одном из освобожденных ангаров бортовой техники была оборудована большая реммастерская газорезательного оборудования, в которой находились и несколько аппаратов по регенерации кислородных патронов. Переборки резали отчаянно, в два резака, с нарушением всех мыслимых норм техники безопасности. У двух монтажников поплавились рукава скафандров. Когда разрезали последнюю переборку, на ногах оставались только сам старшина Клом и еще один тщедушный паренек. Остальные уже корчились на полу отсека от удушья. Проем образовался не слишком широкий, поэтому пролезть сумел только паренек, который и приволок с десяток заряженных кислородных патронов. Однако одного монтажника откачать так и не удалось. Задохся. Сам старшина получил «кессонку» второй степени и подлежал полному списанию, но отбитые канскеброны нависали над системой явственно ощутимой всеми угрозой, а вокруг верфей громоздились горы искореженного металла, которые требовалось срочно, немедленно, еще вчера, вновь сделать пригодными к полетам и стрельбе.