Принцесса с окраины галактики

Эта фраза за те десять дней, что они встречались, стала у них со Средоточием почти ритуальной. Поэтому Верховный контролер никак на нее не отреагировал. Олег встал, подошел к двери и, откинув стальную защелку, с некоторой натугой повернул тяжелый штурвал. Оборот. Второй. Третий. Толстая стальная дверь с мощной свинцовой подложкой едва заметно вздрогнула. Стальные упоры толщиной в руку взрослого человека вышли из своих выемок, освобождая дверь. Олег уперся ногами и навалился всем телом на чудовищную дверь. Почти сорок тонн стали, свинца и диэлектрических изолирующих материалов, подвешенные на хитроумной игольчатой петле, медленно, но грациозно отошли назад на сорок сантиметров. Олег протиснулся в образовавшуюся щель и оказался в узком и коротком коридоре, сильно напоминавшем стальную трубу и по длине едва превышавшем диаметр двери. Закрыв первую дверь и повернув штурвал на три оборота в обратную сторону, он сделал два шага вперед и откинул защелку, которая фиксировала штурвал, открывавший следующую дверь. Открыть ее также можно было только вручную.

Никаких электронных и даже электрических устройств в камере, в которой находился или, вернее, содержался Верховный контролер, не было. Как и не было никаких иных устройств, имеющих внешние приводы. Свет в камере создавал светильник, работавший от простейшей химической батареи, восстановление кислорода и адсорбция углекислого газа осуществлялись с помощью химических же фильтров и кислородных патронов, которые Олег приносил с собой по мере необходимости. Сама камера была абсолютно герметична и представляла собой сталесвинцовую капсулу со стенками толщиной около пяти метров, заключенную в железобетонную подушку, которая заполняла камеру, выжженную в базальтовом массиве, в десяти километрах под дном Северного Ледовитого океана в двухстах километрах севернее мыса Карлсена, являющегося северной оконечностью Новой Земли. Земляне не собирались повторять ошибку, уже совершенную адмиралом Эканиором…

Еще три оборота — и он наконец выбрался в коридор гораздо более привычных очертаний. С той стороны двери его ждал Кормачев. Караул у этих дверей берсерки не доверили никому другому.

— Ну что, — усмехнувшись, приветствовал он собрата, — получил новую порцию промывания мозгов?

Олег не поддержал его тона.

— Знаешь, — задумчиво произнес он, — в том, что он говорит, действительно много полезного.

— Ага, — хмыкнул Кормачев. — Так, глядишь, скоро ты станешь еще более жарким сторонником вхождения в Единение, чем адмирал Навуходоносор. Я вообще не понимаю, зачем ты ведешь с ним эти беседы.

Олег задумчиво потер подбородок:

— Странно…

— Что?

— Что ты не понимаешь.

— А что тут странного?

Олег усмехнулся:

— Странно то, что ты, берсерк, вполне способен это понять, но даже не попытался это сделать.

Кормачев досадливо сморщился:

— Ну вот еще, буду я в тратить время Проникновения на эту чушь.

— А на основании чего ты сделал вывод, что это чушь? — С нарочито любопытной миной подался к нему Олег. — Ты что, дал себе труд вникнуть, разобраться, разложить все по полочкам и вследствие этого принял решение — чушь? Или, наоборот: мол, раз я в этом не разобрался, значит — чушь!

Кормачев пару мгновение досадливо хмурился, а затем вздохнул и рассмеялся:

— Ну ладно, уел. Не знаю я, чушь это или не чушь.

Олег вздохнул:

— Ну этого-то и я не знаю. Потому и разбираюсь. Я совершенно уверен, что в логических построениях канскебронов есть какая-то системная ошибка, иначе они бы не создали столь чудовищный вариант цивилизации, как Единение. Но пока еще не отыскал ее. Пока все логично. И цели, и способы их достижения. Предельно бесчеловечны в том смысле, в котором мы понимаем человечность, но идеально логичны. Что может означать, что мы не совсем точно осознаем, что есть человечность или даже что само это понятие вообще лишнее, часть мусора, которым засорено наше сознание.

Кормачев хмыкнул:

— Ну я же говорю — промывание мозгов.

— Да нет, — Олег покачал головой, — все намного сложнее. — Можно, конечно, не заниматься этим, заявив: а мне плевать, я такой как есть, так что либо смиритесь с этим, либо идите на хрен. Но это значит, что мы с канскебронами будем говорить совершенно на разных языках, никак не понимая друг друга. Хотя и думая, что говорим об одном и том же. Ну скажем, как два Прежних — туарег и эскимос — говорили бы о летнем дне. Лето, день… ну что здесь непонятного, но для одного это была бы сочащаяся водой, покрытая ковром трав и полная жизни тундра, над которой солнце не заходит, но без одежды все равно холодновато, а для другого — палящий зной сухой, раскаленной пустыни, в которой замирает все живое и единственное спасение — найти тень и оцепенеть, пока не наступит ночь. Согласись, хотя и первое и второе называется одинаково, на самом деле это совершенно разные вещи.

Кормачев пожал плечами:

— Да, не спорю. Но зачем нам нужен язык, на котором мы с Единением понимали бы друг друга? Я совершенно не собираюсь с ними договариваться. Они должны просто понять, что нас нужно оставить в покое, а если нет — им же хуже.