Принцесса специй

— Хотя, в общем-то, это уже не так важно, — добавляет он, — ведь мы скоро уедем, так ведь?

— Да, скоро, — сдавленно отвечаю я.

Равен выключает лампу. В прозрачном серебряном свете луны я чувствую его дыхание за спиной, запах миндаля и персика. Он обвивает руки вокруг моей талии. Губы у моего уха. Я слышу шепот, теплый, как прикосновение: «Тило».

Я закрываю глаза. Он целует мои плечи, шею, проходит маленькими поцелуями по каждому позвонку. Поворачивает меня к себе, расстегивает на мне платье, и оно падает шелковистой волной к моим ногам. Его руки двигаются, как голубки, по моему телу.

— Тило, посмотри на меня, дотронься до меня тоже.

Открыть глаза я стесняюсь, но скольжу рукой по его рубашке. Его кожа везде ровная и гладкая, только у ключицы маленький сморщенный шрам, след от какой-то давней драки. Во мне поднимается нежность, которая поражает меня: только что я, верная поклонница совершенства, обнаружила, что человеческие изъяны тоже имеют свое очарование. Я целую этот след и слышу его хриплый вздох. Затем его губы — везде, его язык дразнит, изводит меня, вырывает меня из глубин самой себя. Никогда не думала Тило, что познает удовольствие, столь непостижимо-бурное, растекающееся по всему телу горячим медом, до каждого кончика пальца на руках и ногах, проникающее в каждую пору тела.

Теперь мы на кровати, стены уплывают от нас, в наших волосах звезды. Он ложится так, чтобы я была сверху и мои волосы накрыли его волной: «Вот так, милая».

Но я все уже знаю. Макарадвай, королевская специя, поведала мне, что я должна делать, так что Равен тихо смеется: «Тило!», — затем только прерывистый вдох и содрогание.

В моих ушах голос специи: используй все — руки и рот, да, ногти и зубы, дрожание твоих ресниц на его коже, твой особенный взгляд. Отдавай и забирай, дразня. Так делали величайшие куртизанки при дворе Индры, божественного короля.

Пусть он будет исследователем неизведанной страны, которой ты являешься, всех гор, озер и долин. Пусть он проложит дороги в местах, доселе нехоженых. И, наконец, впусти его в самую сердцевину себя, в твое самое потаенное — толстые лозы, крик ягуара, головокружительное благоухание дикой туберозы, цветка свадебной ночи. Ибо не есть ли любовь иллюзия, которую вы открываете для двоих, когда стираются все границы?

О, макарадвай, зачем это слово «иллюзия»? Я бы желала отдать этому человеку все — свое прошлое и настоящее.

А как насчет будущего? Когда все закончится, что ты скажешь ему? Что этот первый раз был и последним? Расскажешь ему об огне Шапмати?

— Тило! — судорожно кричит Равен, толкая меня на себя, бедра к бедрам, кость к кости, снова и снова, пока я не чувствую горячее высвобождение, которое захлестывает нас обоих. Пока мы не становимся одним телом, и всеми телами и вместе с тем теряем в растворении ощущение собственного тела.

Затем приходит печаль, жар постепенно оставляет мое тело, как краски — вечернее небо, и я начинаю дрожать. Часть меня умерла, я слышу песнь отречения в каждой выгнутой косточке, в каждой ломкой волосинке, в каждой конечности, возвращающейся в свою прежнюю форму. Чувствует ли это Равен?

Наверное, это специи покидают меня.

Тило, не думай сейчас об этом.

Вот так бы лежать и лежать, держа друг друга в объятиях, под этим покрывалом, белым, как верность, в ритмах замедленного дыхания. На минуту его руки, обхватившие меня, кажутся стенами замка, сквозь которые не может пробиться время, лишь сонное шептание губ, маленькие ласки, которые почти нельзя различить, не чувствуя их сердцем. На его коже сладкий любовный пот. В жилках пульсирует кровь, уже кажущаяся мне родной.

Эта нежность, после того как истощена страсть, — что может быть слаще?

Перед тем как впасть в дрему, я слышу, как он бормочет: — Тило, милая, это невероятно, что мы будем теперь вместе каждую ночь нашей жизни, — но я уже слишком глубоко погрузилась в дрему, чтобы отвечать.

Я спрашиваю тебя и всех тех, кто имеет больше опыта в любовных делах, ответьте: засыпая в руках вашего любимого, видите ли вы его сны? Потому что вот что явилось мне под закрытыми веками. Красная секвойя, прямой голубой эвкалипт, белки с бархатными карими глазами. Земля, в которой можно переродиться. Зимой ледяные пещеры, дымящие костерки, замерзшие водопады. А летом песчаная почва под босыми ногами, под нашими нагими телами, когда мы занимаемся любовью на диком маковом поле.

Равен, теперь я знаю, ты не ошибся: то место, которое ты называешь раем на земле, существует и ждет. И тем мучительнее она влечет меня, чем яснее я понимаю, что никогда не смогу побывать там с тобой. Время для Тило истекает, и ей осталось недолго.

Он пошевелился со стоном, как будто почувствовал мои мысли. Его губы сложились в едва слышное слово «огонь».

Я оцепенела. Мой Американец, неужели в это время ты видишь мой сон?

Он очнулся на мгновение, чтобы сонно мне улыбнуться, провести носом по моему плечу, моей шее.

— Мой тропический цветок, — проговорил он, — моя таинственная индийская принцесса, — затем он снова затих, провалившись обратно в сон, не заметив, что я отпрянула.