– Не валяй со мной дурака! – Она вытянула руку, останавливая меня. Я замерла с тарелкой в руке между нами. – Я спрашиваю, тошнило ли, то есть не было ли рвоты или рвотных позывов, как при недомогании. Женщины часто чувствуют себя неважно в начале беременности. Со мной такого не было, но это случается. Месячные прекращаются, и бывает тошнота. Даже от вкуса или запаха определенной еды бросаешься в уборную. Ничего такого с тобой не случалось?
– Нет, не случалось. – Я отодвинула тарелку в сторону. – Но, как ты говоришь, тебе никогда не было плохо, а я твоя дочь. – Я встретилась с ней взглядом. – Хочешь знать, как это случилось?
Я знала, что приглашать ее опасно. Несколько дней до ее прибытия я до последней детали планировала нашу встречу: как я буду действовать, что буду говорить и – еще важнее – что говорить не буду. На этот раз я должна быть умной, умнее ее. Я понимала: это будет непросто теперь, когда она сидела против меня, вооруженная способностью читать мои тайные мысли.
Она хмыкнула и отправила в рот засахаренный абрикос.
– Полагаю, это случилось обычным способом. Но я хочу знать, зачем ты приехала сюда, а не осталась у себя в палаццо до возвращения Родриго? Он очень расстроен. Говорит, твой внезапный уход в монастырь развязал все языки в Риме. Теперь последний бродяга на улице знает, что твой муж оставил тебя и ты вынуждена искать убежища в монастыре, чтобы облегчить свои душевные страдания. – Она замолчала на мгновение. – Или таков и был твой план? Не оставить отцу иного выбора – только подтолкнуть расторжение брака, чего бы то ни стоило? – Она продолжила, не дав мне ответить: – Не то что я тебя виню. Жена, которой так пренебрегают, – где еще ей искать убежища, если не в вере? – Она взяла кубок с налитым мной вином. – Когда Родриго подаст запрос на расторжение брака, твое бегство сюда, пусть и временное, послужит доказательством, что в браке от твоего мужа не было толку. – (Я молчала, глядя, как она опустошает кубок.) – Но как ты, безусловно, понимаешь, такое утверждение невозможно. Беременная жена не может обвинить мужа в небрежении. По крайней мере, в спальне. Как только ему станет известно, Родриго придется отказаться от запроса в курию и отправить тебя в Пезаро. И сколько бы ты ни скрывала, тебе ничто не поможет. Сегодня ты стройная, но через несколько месяцев все станет очевидно, и тогда сами блаженные сестры попросят тебя убраться отсюда.
– Это едва ли. – Когда я наконец заговорила, мой голос звучал ровно – ровнее ножки кубка, которую я гладила пальцами. – Я все сказала настоятельнице, и она согласилась оставить меня здесь до рождения ребенка. И этот ребенок, если я действительно беременна, не от моего мужа.
Казалось, сам воздух вокруг нас застыл.
– Шлюха! – выдохнула она потом. – Чей же он? Какого конюха или слугу ты заманила к себе в постель?
Я почувствовала, что за ее грубостью стоит тайная тревога. И хотя это было мне на руку, поскольку она и понятия не имела, насколько сложна ситуация, что вполне отвечало моим планам, я сказала:
– Это не от Чезаре, если ты вдруг подумала.
Она отодвинула кубок, приподнялась со стула и занесла руку для удара:
– Чей бы он ни был, я скормлю этого ублюдка собакам!
– Он от Хуана, – произнесла я, пока она не успела меня ударить.
У нее подкосились ноги. Рука, занесенная для пощечины, упала на грудь, словно это я нанесла ей смертельный удар.
– Он заманил меня в свои комнаты, – сказала я, удивляясь бесстрастности собственного голоса, словно рассказывала о том, что произошло с кем-то другим. – Он привел меня туда, чтобы отдать Джованни. Но когда у моего мужа ничего не получилось, Хуан сделал это вместо него. – (Щеки моей матери побледнели.) – Таким образом он мстил Чезаре, чтобы позор лег на всех нас. Ты до сих пор собираешься скормить этого ребенка собакам – собственного внука? Дважды собственного внука.
Ваноцца рухнула на стул. На миг я даже ощутила к ней жалость. Никогда не видела ее такой отчаявшейся, такой несчастной и старой. Все морщины на ее лице проявились, как трещины на хрупком пергаменте.
– Нет, – прошептала она. – Этого не может быть.
– Если ты не веришь мне, спроси Хуана. Только имей в виду: он угрожал убить Чезаре и меня, если я проболтаюсь. И еще он сказал, что отец запрет меня в монастырь до конца моих дней, что, как я предполагаю, не отвечает его планам после аннулирования моего брака.
Она посмотрела на меня так, словно не могла решить, то ли ей закричать, то ли убить меня собственными руками.
– Почему я должна этому верить? Я прекрасно знаю, что Чезаре состряпал план устранения Джулии. Он мне сам рассказывал, как науськал тебя, чтобы ты провела его план в жизнь. Почему я не могу поверить, что теперь вы вдвоем ищете способа устранить мужа, которого ты ненавидишь? А этот твой ребенок – он, может, вовсе и не от Хуана, а от какого-нибудь случайного любовника, которого ты завела, чтобы уничтожить Хуана и дать шанс Чезаре пожать всю славу.