Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа

Пока мы ехали по Аппиевой дороге, рассвет разогнал туман, осевший влагой на куполах и шпилях. Голуби собирались в стайки и летели на пьяццы – не перепадет ли что от торговцев, спешащих туда со своими груженными провизией тележками. Я поймала себя на мысли: вот наступает новый день. День, когда известие об утрате, понесенной папой, добавит остроты пресным городским слухам. Кумушки начнут болтать на своих крылечках. Народ соберется на пьяцце Сан-Марко, чтобы услышать от папочки, что трагедия действительно произошла, но он не допустит беспорядков. Потом люди вернутся к своим делам, к собственным горестям и заботам и забудут о случившемся. Имя Хуана станет еще одним символом бессмысленной жестокости, терзающей Вечный город, пополнит список в книге мертвых.

Да, все забудут, кроме папочки, для которого смерть Хуана стала ударом в самое сердце, словно это в него девять раз вонзили кинжал.

Я все время возвращалась мыслями к той фразе, что он сказал мне перед тем, как в его покои ворвались кардиналы. Опасайся того, кто алчет.

Поначалу я решила, что это предупреждение, некое важное сообщение для меня. Но теперь, возвращаясь в монастырь через просыпающийся Рим, засомневалась. Может быть, он прошептал слова, которые имели смысл только для него, неясное послание, предназначенное скорее самому себе, чем кому-то другому. Ведь он был из алчущих. Он больше всего на свете жаждал папской тиары и власти, которую она дает. Плел интриги, чтобы добиться своего. Не хотел ли он сказать, что теперь должен опасаться себя самого?

– Ты не?.. – начала я.

Чезаре посмотрел на меня – и я ощутила этот мимолетный укол его кошачьих глаз. Его брови чуть приподнялись в ожидании, когда я найду подходящие слова.

– Хуан… – сбивчиво продолжила я. Губы мои с трудом произнесли это имя. – Ты знаешь, что с ним случилось?

– Разве отец тебе не сказал?

В золотистом свете, который разливался вокруг нас, испаряя туман и обнажая ошеломляющее летнее небо, я увидела, как дернулась жилка на его виске. От этого единственного проблеска жизни на его мрачном лице мое сердце забилось чаще. И тут же к горлу подступила тошнота. Я стиснула зубы, молясь, чтобы меня не вырвало – не здесь, не перед ним.

– Сказал, – выдавила я. – Он рассказал о состоянии тела и о том, что это не было случайное убийство. Но как его могли застать врасплох? Как он оказался в Тибре?

Несмотря на траурные одежды, выражение лица Чезаре было не скорбное, а задумчивое. Он словно размышлял о судьбе постороннего человека.

– Хуан в тот вечер был со мной, – наконец сказал он.

Я так резко натянула поводья, что моя кобыла протестующе мотнула головой.

– Он был с тобой?..

– Это не тайна. – Чезаре кивнул. – Бо́льшую часть дня мы провели вместе. Сначала, как обычно, были в распоряжении отца, потому что… потому что Хуан чувствовал потребность ходить за нами тенью. Все, что я говорил, вызывало у него подозрения, и больше всего – я сам. Теперь, после смерти короля Феррантино, я должен вернуться в Неаполь. – Он горько улыбнулся. – Тяжкий труд – управление этим королевством на скале. Сколько королей Неаполя сменилось за то время, что отец сидит на папском престоле? Два? Три? Как бы то ни было, престол теперь наследует Федерико Арагонский, дядюшка нашего покойного Феррантино… Кто-нибудь умеет различать этих неаполитанцев? Отец хочет, чтобы я присутствовал на коронации в качестве нашего легата.

Я посмотрела на него с недоумением и ужасом. Он говорил так, будто ничего не случилось, будто нашего брата не убили и его тело не положат вскоре в могилу. Я собиралась сказать об этом, но тут вспомнила, что говорил Хуан: он убил бы Чезаре без малейших угрызений совести.

– Значит, ты весь день был с Хуаном. А потом?

– Вечером мы вместе пообедали. С нами был и кардинал Монреале. Потом мы с Монреале вернулись в Ватикан, а Хуан сказал, что у него дела. Мы решили, что он идет к куртизанке или в одну из грязных таверн, которые любил посещать. Поскольку час был поздний, я посоветовал ему принять меры предосторожности. Он явно внял моему совету, потому что при нем были меч и слуга. На Пьяцца дельи Эбреи они встретили какого-то человека в маске – головореза, которого Хуан, вероятно, нанял как телохранителя. Хуан оставил своего слугу ждать на пьяцце, а сам ушел с человеком в маске.

– Пьяцца дельи Эбреи? Это не рядом с палаццо кардинала Сфорца?