Он вздрогнул. С моей табуретки у кровати я протянула руку и прикоснулась к его пальцам, с облегчением почувствовала тепло его тела.
– Тебе нечего бояться, – успокоила я его. – Ты в безопасности.
Его зеленые глаза расширились. Они очень живописно смотрелись на бледном лице, словно осколки изумрудов на гипсовой маске.
– Лючия, – произнес он едва слышным голосом. – Как долго я…
– Ты появился две ночи назад. А сейчас середина дня.
Я взяла бутылку с прикроватного столика, налила в чашку немного густой белой жидкости. Когда я наклонилась над ним, чтобы поднести чашку к его губам, он схватил меня за запястье. Несмотря на его очевидную хрупкость, он все еще был удивительно силен.
– Что это?
– Очищенный молочный чертополох[51]
с медом и мятой. – Я встретила его подозрительный взгляд. – Пантализея сама его заваривает. Это средство против горячки и усталости. Выпей.Пригубив горького отвара, Чезаре закашлялся. Я отерла его рот, потрескавшиеся губы, и он слабо улыбнулся мне:
– Отвратительно, как яд. Ты должна дать немного Джованни. – (Я замерла.) – Что такое? В чем дело? – просипел он.
Он слишком хорошо знал меня. Даже теперь, чуть живой, он почувствовал мое замешательство.
– Ничего. – Я поставила чашку и выдавила улыбку, вспоминая его письмо. – Вопросы должна задавать я. Ты появляешься ночью без предупреждения, отказываешься назвать свое имя, а потом без сознания падаешь с лошади. – У меня перехватило горло. – Я думала, что потеряла тебя.
– Я тоже думал, что потерял тебя. Этот одр все еще жив?
Я отрицательно покачала головой:
– Лошадь сдохла, не прошло и часа.
– Бедное животное. – Он посмотрел на окно. Свет расцвечивал его профиль, выявлял золотые волоски в медной бороде. – Она была вьючной кобылой. Я украл ее и прискакал сюда без остановки из Веллетри. У меня ушло на это пять дней. Чудо, что она столько продержалась.
– Веллетри? Но это же много миль от Рима! Я думала, ты был с папочкой.
– Был, – мрачно ответил он.
Слезы хлынули у меня из глаз.
– Боже мой! Неужели папочка… Он все еще…
Чезаре с трудом приподнялся с подушки:
– Да. Не беспокойся. Он жив. Я должен был встретиться с ним в Перудже. Договорились еще до моего отъезда из Рима. Но сначала я должен был увидеть тебя.
Я прогнала печаль:
– Не понимаю.
– И не можешь понимать. – Он перебирал пальцами незашнурованный ворот ночной сорочки. Ее откопали в cassone Джованни, потому что в седельном мешке Чезаре ничего не нашлось, кроме грязного белья и каких-то объедков. Лукка раздела моего брата, вымыла и уложила в кровать. Теперь, когда рубаха отошла и обнажила пушок на его груди, я отвела взгляд. Я все еще думала о нем как о брате, который старше меня на пять лет, как о моем защитнике и товарище по детским играм. Я забыла, что Чезаре сейчас мужчина, ему почти двадцать лет. – Нам пришлось заключить договор с королем Карлом, – нарушил он тишину. – Нас, конечно, будут презирать за это, клеймить по всей Италии, но у нас не было выбора. Мы оказались запертыми в замке. Французы угрожали начать обстрел…
– Да, – оборвала я его. – Я получила твое послание. Оно все еще у меня.
– Так оно дошло до тебя? – На его лице появилась едва заметная улыбка. – Если увижу того курьера, обязательно награжу. Только чертовски храбрый человек мог выбраться тогда из города, я уж не говорю о том, чтобы добраться до Пезаро. – Он снова замолчал, перебирая пальцами свою рубаху. – В общем, тайный ход из Ватикана обрушился под их огнем. Выхода у нас не было. И хотя король обещал обходиться с нами достойно, после того как их армия вступила за стены, началось мародерство. Еврейский квартал, район Борго и палаццо. Они обчистили все. Мама бежала на свой виноградник на Эсквилинском холме. Они могли бы сжечь и изнасиловать весь город, если бы мы не подписали договор. – Он поморщился. – Я видел турок в бою – они куда как сдержаннее. А французы – настоящие животные. Обоссали все алтари в базилике. В Ватикане держали лошадей, а в папские апартаменты приводили своих шлюх.
– Dio mio! – Я перекрестилась, думая о прекрасных фресках, позолоченной мебели, гобеленах, которые теперь испорчены, опоганены. – И к какому соглашению вы пришли? – спросила я, готовя себя к известию, что мы теперь подданные французского короля.