Смеялся он редко; неприкрытая удовлетворенность, которая слышалась за этим смехом, навела меня на горькую мысль. Моей семье, вероятно, угрожает серьезная опасность.
– Я слышал, испанцы в этом смысле упрямы, и в его последнем письме нет и намека на страх. Кажется, единственное, что его заботит, так это судьба его шлюхи.
Он вытащил из сумки сложенный пергамент, с которого свисали сломанные печати. Мне пришлось стиснуть кубок изо всех сил, чтобы он не выпал из руки.
– От вашего отца – его святейшества. – Он бросил письмо мне на колени. – Вы увидите, что, несмотря на все заботы, он в ярости из-за Джулии. Французы взяли ее в плен, когда она пыталась вернуться в Рим после поездки в Каподимонте, за что ваш отец пригрозил ей отлучением. Он заплатил за нее выкуп – вообще-то, французы могли потребовать в два раза больше – и встречал ее у ворот. Увы, через несколько дней она покинула его и бежала в замок мужа в Базанелло. Теперь его святейшество обвиняет нас, что мы не сумели удержать ее здесь, а, напротив, вынудили уехать. Я предлагаю вам написать ответ – заверить его, что мы изо всех сил пытались убедить ее отказаться от этой глупой затеи.
Впившись глазами в письмо, от облегчения я обмякла на стуле. Джулия солгала. Если бы она говорила правду, то никогда не пыталась бы вернуться к папочке. Он бы никогда не заплатил за нее выкуп и не выражал бы свое недовольство тем, что отъезд из Пезаро подвергал ее опасности. Он по-настоящему ее любил. Папочка не имел никакого отношения к тому, что происходило между ней, Хуаном и моим мужем.
Я почти не заметила, что Джованни встал. Когда я запоздало подняла взгляд, мне показалось, что он собирается уйти. Он сказал все, что хотел. Оставшись одна, я прочту письмо папочки, а потом напишу ответ, чтобы его успокоить. Джулия бросила его, как и обещала. Папочке теперь нужно только знать, как сильно я его люблю, что в эти трудные времена члены его семьи – единственные, на кого он может положиться.
– Я немедленно напишу ответ. Если хотите, когда письмо будет готово, вы можете…
– Письмо вы напишете позже. – Я замерла на стуле, а он добавил: – Или вы считаете, что я прощу вас? – Он вытащил из кармана колета кошелечек и высыпал его содержимое себе на ладонь. – Потом, если вы мне понравитесь, я позволю вам сделать с ними браслет. Было бы обидно не выставить их напоказ – с учетом того, сколько они стоили.
Он стоял в ожидании. На его ладони лежали рубины, как кусочки окровавленных зубов. Потом он швырнул камни на пол.
– Я хочу получить то, что принадлежит мне. Идите в кровать.
Его слова так ошеломили меня, что я не могла пошевелиться. Он стоял надо мной с тем же выражением, какое у него было в cortile, когда он приказал отрубить руки своему секретарю.
– Воровское отродье из марранов! – прорычал он. – Вставай немедленно!
С трудом поднявшись на ноги, я прошептала:
– Статья в нашем брачном договоре…
– Ты думаешь, теперь это кого-то волнует? – Он улыбнулся жестокой улыбкой. – Еще немного – и французский каблук растопчет их. Нет никакой статьи. Ничто не может мне помешать взять принадлежащее мне. – Он шагнул ближе. – Мне что, тащить тебя за волосы?
Я развернулась, ничего не видя перед собой, и, проглотив крик, который чуть не вырвался из самых глубин моего существа, зашагала в спальню. Попыталась расшнуровать рукава, но онемели пальцы.
– Я должна позвать своих женщин, – сказала я, когда он вошел следом. – Я не могу раздеться без их помощи и…
– Мне не нужно, чтобы ты раздевалась. – Он толкнул меня на кровать. – Становись на колени.
Я забралась на матрас спиной к нему и замерла в ожидании. Сердце колотилось у меня в горле. Когда он задрал на мне юбки, раздвинул ноги и принялся грубо шарить по телу, из моей груди вырвалось конвульсивное рыдание. Потом я почувствовала укол его пальца. Мой сдавленный вскрик прозвучал как вопль затравленного животного.
– Ты думала, тебе удастся избежать этого? – сказал он, снова и снова тыча в меня пальцем, вонзаясь в мою плоть, словно когтем. – Что можно унижать, высмеивать меня и мою семью? Не смей говорить! Не смей двигаться! Ты получишь то, что заслужила.
Я услышала, как он принялся спешно развязывать на себе шнуровки, стягивать одежду, потом его рейтузы упали, я ощутила холодок его гульфика у себя на ягодицах, а потом он резко, неожиданно ударил бедрами по моему телу.
Я закрыла глаза, стараясь не дрожать, хотя внутри у меня все сотрясалось. Я ждала пронзительной боли, жгучего вторжения, но не почувствовала ничего – только как его пах трется о мои ягодицы. Он выругался, сделал шаг назад, одной рукой надавил на меня, а другой принялся делать что-то с собой, тяжело дыша сквозь сжатые зубы.
Осторожно оглянувшись через плечо, я увидела, что он грубо подергивает свой cazzo[49]
, натирает его вялый ствол. Он натирал и натирал, потом плюнул на руку и сказал:– Ты не готова.