Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа

Через несколько занятых людьми скамей я почувствовала его присутствие. Подняла голову, оглядела громадное пространство вокруг меня, заполненное ощущением его близости.

И нашла его; конечно нашла. Безошибочно узнаваемую тень за молящимися в очереди, чтобы получить причастие из рук нашего отца. Облаченный в красную мантию, он стоял, словно парил в воздухе, под крылом каменного архангела.

После мессы, когда папочка прошел в особую ложу, чтобы благословить собравшихся, Чезаре приблизился ко мне.

– Ты все еще сердишься? – тихо спросил он.

Я покачала головой:

– Ты же знаешь, я не могу долго сердиться на тебя.

– Тогда и я тоже. Я хотел попрощаться, Лючия. Завтра я уезжаю в Неаполь.

Сердце у меня упало. Он уезжает. Я не знала, что чувствую – то ли облегчение, то ли печаль, вот только мысль о его отъезде оставила внутри меня пустоту. Когда мать сказала, что он здесь, захотелось бежать куда-нибудь, чтобы только не видеть его, но теперь, когда он стоял передо мной, был перед глазами…

– Ты едешь за Джоффре и его женой? – сдавленно спросила я.

– Нет, хотя я непременно встречусь с ними в дороге. Отец посылает меня, как своего официального легата, якобы на коронацию Феррантино, а на самом деле для того, чтобы принудить его вступить в наш новый союз и согласиться с его условиями. Мы теперь знаем, что необходимо иметь Неаполь на нашей стороне.

– Видимо, отец очень доверяет тебе, если удостоил такой чести.

Чезаре вздохнул:

– Или, может быть, он начал понимать, что я всегда превыше всего буду ставить интересы семьи.

За нашими спинами раздавалось недовольное бормотание кардиналов: они спешили причаститься и закончить церемонию, чтобы перейти к обеду. За аркой, ведущей на мраморный балкон, папочка поднял руки, и толпа восторженно взревела.

– Мать сказала, что заходила к тебе. Говорит, вы поссорились.

– Поссорились? – Я внимательно посмотрела на него. – Она не передала тебе, что наговорила? Она дышала непримиримой злобой.

– Не обращай внимания, – спокойно сказал он. – Ее слова ничего не значат.

– Она знает, – прошептала я и нерешительно замолчала: что-то вороватое, что-то грубое промелькнуло в его глазах.

Мои слова только посыпали солью рану, так и не зажившую в нем.

Потом его пальцы коснулись моих.

– Она только подозревает. И я принимаю твое решение. Я бы никогда не хотел стать причиной твоего позора или бесчестья. Я скорее умру тысячу раз.

Спазм сжал мое горло, когда он повторил заключительные слова из своего письма, что я получила несколько месяцев назад.

– Будь осторожен в дороге. – Наконец я извлекла свою руку из его и закрыла глаза.

Я прислушалась к звукам толпы, и эти звуки загнали его боль глубоко в мою душу. В склеп, который я сотворила из своего сердца, чтобы защитить нас обоих.

Когда я снова открыла глаза, Чезаре уже не было рядом.

Глава 18

Мы ожидали гостей у городских ворот, отражаясь в мутной воде луж на дороге. Позади меня стояли кардиналы и послы в ярких шелках, мои слуги и двадцать дам, а еще две сотни вооруженных людей. Я сидела на проверенном муле в красном чепраке под цвет моего платья и тревожно осматривала приближающуюся процессию. Колыхалось на ветру целое море цветных знамен, рябило в глазах от нарядов придворных, что отвлекало меня от главного.

Мой брат Джоффре ехал на белом мерине. Когда он приблизился, я увидела, что его черты стали жестче, щеки обветрились, хотя целая россыпь веснушек упрямо держалась на носу.

– Лукреция!

Его серые глаза засверкали, он пришпорил коня и поскакал ко мне. Я позавидовала, до чего ловко он держится в седле.

– Я скучал по тебе, сестренка! – Он поцеловал меня в щеку, не успев отдышаться. – Но как нам весело было в Неаполе! Пришли французы, и нам пришлось бежать на остров Искья, мы там прятались в крепости. Король Альфонсо обезумел от горя и отрекся, но теперь наш новый король, его сын Феррантино, стал моим другом и учит меня владеть оружием. Видишь? – Он приложил руку к поясу, на котором висели изящные ножны, а из них виднелась инкрустированная драгоценными камнями рукоять меча. – Я теперь рыцарь. А еще и князь. Я даже француза убил.

Ему, женатому мужчине, было почти четырнадцать, но я слышала знакомую тревогу за его показным куражом, желанием казаться одним из нас – Борджиа. Я улыбнулась, а одна женщина сказала:

– Джоффре, per favore. Ты не мог бы отложить истории о кровопролитиях? Или мы должны сидеть здесь и ждать, пока с неба снова польет как из ведра?

Я посмотрела на жену Джоффре – Санчу Арагонскую.