Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа

– Ерунда! – Он снова дернулся, освобождаясь от моего прикосновения. – У меня горячка. Пройдет.

– Горячка? Тогда ты должен быть в кровати. Под наблюдением врача.

– Я тебе говорю – это ерунда! Я принимаю какое-то поганое лекарство. Мне не нужно, чтобы Торелла или ты суетились вокруг меня. – Он распрямил плечи. – Возвращайся в свое палаццо. Продолжай играть в дурацкие игры с Санчей. Оставь меня в покое!

– Как ты можешь так говорить со мной? Если ты болен, тебе нужен уход. В противном случае покоя не видеть мне самой.

Неожиданно он схватил меня за плечи, сжимая до боли.

– Поздно беспокоиться! – прорычал он. – Или ты не знаешь? От меня все отреклись.

Мне хотелось оттолкнуть его, напомнить, что я ему не какая-то любовница, с которой он может обращаться как угодно. Но я сдержалась. Санча была права: он не в себе.

– Я слышала. Санча мне сказала. Она говорила, что ты грозил задушить ее за это. Папочка вызывает Хуана домой, чтобы возглавить кампанию против Орсини, и дает ему должность гонфалоньера.

– Да, пока я в Неаполе был его лакеем, отец решил наделить нашего брата полномочиями, которые выставят нас идиотами перед всей Италией. Я уже не говорю о том, что наш братец даже в трезвом состоянии едва способен извлечь меч из ножен. Но отец считает, что может сделать его главнокомандующим папской армией.

– Чезаре! – Я с трудом сохраняла спокойствие. – Он и тебе оказал честь. Назначил кардиналом. Отправил своим представителем в Неаполь. Ты слишком строго судишь его после всего, что он вынес. Он дает тебе все, что может…

– Все, кроме свободы. Все, кроме того, что выбираю я. – Он грубо расхохотался, и мороз подрал меня по коже. Санча не преувеличивала. Он и в самом деле словно одичал. – Но ты, конечно, должна его защищать. Всегда послушная дочь, как говорит мама, даже если ты изо всех сил цеплялась за свою драгоценную девственность напоказ всему миру, а за его спиной пыталась заманить к себе в постель этого мужлана – братца Санчи.

– Как ты смеешь?! – Мне пришлось сжать кулаки, потому что слишком велико было желание ударить его. Даже тревога за его здоровье от возмущения отступила. – Я бы никогда такого не сделала! И какое ты имеешь право швырять мне такое обвинение, когда сам…

Его злобная ухмылка заставила меня замолчать.

– Что – сам? Почему ты не продолжаешь, Лючия?

– Нет нужды говорить. Сам знаешь, чего ты хотел.

– Знаю. И до сих пор хочу. Но ты пренебрегла мной. Ты отказала мне, потому что должна беречь себя для того, кого считаешь достойным. Валяй. Отдай себя кому хочешь, только не прибегай ко мне как сумасшедшая, потому что мне якобы нужны твои заботы. Я не хочу твоей жалости или притворной любви. Я больше не хочу тебя, не нуждаюсь в тебе!

Я попятилась. На лице его вновь отразилась жажда насилия, так напугавшая Санчу. В призрачном лунном свете мне показалось, что его глаза налиты сплошной чернотой, будто ярость поглотила его зрачки, и вот я уже видела перед собой злобного чужака, пожиравшего меня глазами.

– Чезаре, – запинаясь, проговорила я, – ты не в себе.

Какое-то страшное мгновение под его взглядом я пятилась к двери; осколки хрустели у меня под ногами, а я думала, что он кинется на меня. Я почти чувствовала на себе его руки и готовилась к удару. Потом он испустил мучительный стон. Пошатнулся, согнулся пополам, словно его скрутил приступ боли. И тогда я ринулась к нему.

– Нет, не подходи!

Слезы потекли по его щекам, смешиваясь с по́том, мокрая рубашка стала совсем прозрачной, и я видела за ней контуры его груди.

– Позволь мне помочь тебе! – взмолилась я. – Я люблю тебя, Чезаре. Мне невыносимо видеть тебя в таком состоянии!

Судорога снова исказила его лицо.

– Ты мне не поможешь. Мне никто не поможет. От того дьявола, который мучит меня, невозможно избавиться. Он все равно добьется своего. Оставь меня. Лучше спасайся сама.

Это твое проклятие, яд, который внутри тебя.

Слова матери всплыли в памяти и поразили меня, как клинок.

– Нет в тебе никакого дьявола. – Мое возражение прозвучало неубедительно. – У тебя горячка. Ты сам не знаешь, что говоришь.

Он уставился на меня:

– О, я знаю! Мой дьявол – ненависть. Пока Хуан жив, он будет стоять у меня на пути. Я обречен вечно оставаться в его тени и никогда не стану тем, кем мог бы стать.

– Что… что ты собираешься делать? – прошептала я.

– То, что должен. Жребий брошен. Фортуна поворачивается ко мне спиной. А пока пусть мир будет предупрежден. – Он протер рукой лоб и отошел назад, в тень шкафа. – Тебе пора идти. Оставь меня.

Только сейчас я заметила кого-то в дверях – щегольскую фигуру в кожаном костюме, в шляпе с пером и с черной маской на лице, из-под которой виднелись только блестящие глаза и зубы. Но я сразу же поняла: это Микелотто.

– Моя госпожа, вам пора возвращаться в палаццо Санта-Мария.

Он подошел с моим плащом в руках и накинул его мне на плечи, потом вытащил из кармана еще одну маску и надел мне на лицо. Я пыталась воспротивиться, но он пробормотал:

– Рим ночью небезопасен – вас не должны узнать. Не хотелось бы, чтобы с вами случилось несчастье.