Принцесса викингов

Эмме было жаль юношу до слез. Только теперь она поняла, как дорог он ей. Он любил ее, а главное — был ее единственным другом, верным и совсем нетребовательным. И она осталась на его ложе и в эту ночь, и во все последующие, когда Атли и в самом деле стал поправляться. Он был так слаб, что приникал к ней, как ребенок, обнимал и так затихал, лишь его негромкое хриплое дыхание слышалось под низким сводом, сливаясь с потрескиванием можжевельника в пылающем очаге. Эмма клала в ноги постели нагретые, обернутые полотном камки. Атли била дрожь, и она согревала его теплом своего крепкого, совершенно здорового тела. Ночи они проводили как двое детей, нуждающихся друг в друге, как брат и сестра, но отнюдь не как возлюбленные…

Однажды утром Эмма проснулась от странного и довольно неприятного чувства, что за ними кто-то наблюдает. Подняв голову от плеча Атли, она повернулась и застыла, широко распахнув глаза.

В белесом свете раннего утра в изножий их ложа стоял Ролло. Он возвышался над ними как утес, с застывшим лицом и плотно сжатыми жесткими губами. То, что Эмма прочла в его взгляде, было непересказуемо. Девушка в растерянности попыталась натянуть на себя медвежью полость. Покой за ночь остыл, очаг угас, от стен тянуло каменной сыростью. Почти машинально Эмма отметила, что Ролло все еще в дорожном плаще. Неужели тотчас по прибытии он поднялся сюда?.. Зачем он вообще появился здесь?..

— Ролло…

Викинг вышел столь стремительно, что она не успела задать свой вопрос. Спрыгнув с ложа и стуча зубами от холода, она стала торопливо одеваться. Но когда она, даже не затянув шнуровку сапожек, выбежала на галерею, то успела только увидеть, как мелькнул силуэт в светлом плаще, и расслышать удаляющийся стук подков.

— Не могу взять в толк, зачем приезжал Ролло? — заметил позднее Херлауг. — Он прибыл еще затемно, прошел наверх, а затем сразу вернулся, кликнул своих людей и умчался. Даже лошадям не дал остыть. Не связано ли это с тем, что он получил мое известие о том, что Атли занемог? Однако по такой распутице вряд ли гонцы уже успели добраться до Руана…

— Он убедился, что Атли пошел на поправку, — ответила Эмма, и в голосе ее звучало странное торжество.

В ее сердце вновь ожила надежда…

Эмма тяжело вздохнула, откидывая роскошное покрывало из барсучьих шкур. Внезапно она ощутила блошиный укус, и мысли ее сразу вернулись в привычную колею. Необходимо завтра же велеть пропарить все меховые покрывала и проследить, чтобы в тростник на полу добавили полыни. Следует также поменять сбившееся сено в ложах и пройтись по щелям кипятком. Кузнецу Одо пора заказать новые решетки на окна в нижний зал… Такие, как он выковал для аббатства в Уэне. Ох, сколько у нее завтра дел — не перечесть. И завтра, возможно, приедет Ролло… Она улыбнулась, засыпая.

Но Ролло не появился и на другой день.

Погрузившись в дела, Эмма долго не решалась спросить о нем, однако непроизвольно поглядывала время от времени на широкие ворота аббатства, ожидая увидеть рослую фигуру всадника, услышать дерзкий мальчишеский смех.

Во время трапезы она все-таки обратилась к Атли, но тот разочаровал ее.

— Ролло никогда так скоро не покидает супругу, — ответил юноша.

Эмма украдкой оглядела его. Атли был одет, как франк: широкая светло-коричневая туника до колен с вышитым алым и белым шелком узором повыше локтей и по краю, стянутая в талии чеканным бронзовым поясом с серебряной пряжкой. Широкие льняные штаны были перевиты до колен ремнями, прикрепленными к узким башмакам. На голове — кожаная островерхая шапочка с ремешком под подбородком, на тонких запястьях — богатые браслеты. Достаточно рослый, Атли был, однако, узок в плечах, с впалой грудью. При свете солнца, лившегося в распахнутые окна, было особенно заметно, что хоть он и молод, но лицо у него старообразное и болезненное, с яркими пятнами нездорового румянца на скулах. На Эмму он не глядел, хотя и ощущал на себе ее взгляд.

Атли повторил:

— Сегодня он вряд ли расстанется со Снэфрид. Она его жена, ему есть за что испытывать благодарность к ней.

Эмма отвернулась. Атли имеет в виду действия Белой Ведьмы в дни набега данов. Но здесь и другое. Атли сердится, потому что в нем говорит ревность, которая вспыхнула, когда они после Рождества вернулись с побережья в Руан. Эмма тогда не была в силах скрывать, как ей не терпится обратно. Пребывание в Фекане, череда однообразных пустых дней становились для нее почти невыносимыми. Она одиноко бродила среди руин старого поселения, часами в гавани ожидала кораблей викингов. Но море без конца штормило, порт был почти пуст, как и город. Во всем чувствовались упадок и оскудение. Люди выглядели изможденными. Нищие, похожие на скелеты, толпились у ворот гарнизона викингов, жадно вдыхая запах соленой трески, которую норманнские женщины варили в котлах под открытым небом. Порой варвары делились с ними остатками пищи, но при этом заставляли хулить своего Бога и возносить хвалу Одину. Из-за миски варева люди в отрепьях дрались насмерть.