Эмма была поражена. Так вот о чем размышлял Ботто — тот, который сопровождал ее, пленницу, в Руан! Ее вдруг охватило торжество. Завоевать сердце Ролло, заставить его полюбить себя! О нет, она не желала любить его, рожать ему детей, но отомстить, завладеть его душой, обрести вновь над ним ту власть, которую, как он сам когда-то сказал, она над ним возымела… Тогда это привело к тому, что она решилась его освободить. Однако этот варвар лишь посмеялся над ней. Теперь ее очередь. Ролло хочет ее, но этого мало. Ей необходима боль в его сердце, и ради этого она готова потягаться со Снэфрид. Сейчас она глядела на нее едва ли не с насмешкой — та отирала измазанные жиром пальцы о край меховой накидки.
В ту же секунду Эмма ощутила, что эту женщину недаром величают ведьмой. Она испытала мощь ее колдовства, когда под взглядом страшных глаз Снэфрид внезапно начала задыхаться, воздух вокруг нее стал тверже железа, а какая-то неведомая сила, налетев, ударила ее, опрокинула и едва не расплющила. Ей показалось, что еще миг — и она умрет. Колдовство!.. Не окажись рядом Ботто, Снэфрид уничтожила бы ее, как ничтожную букашку.
Позже, когда она пришла в себя в своем покое, рядом с нею находились Атли и Ботто.
— Я ведь предупреждал тебя, чтобы ты остерегалась Снэфрид! — укоризненно твердил Атли. — Она не человек, и это всем известно. Только Ролло, одурманенный ее волшебством, не желает поверить в это.
Эмма коснулась языком пересохших губ. Грудь, горло, лицо все еще болели, как после удара о землю при падении. Слова давались с трудом.
— И тебе не жаль брата, Атли? Почему ты позволяешь ему знаться с дьяволицей?
Атли в ответ сокрушенно качал головой в венце.
— Никто ничего не может изменить. Людям не дано разорвать нить норн… Снэфрид никогда не причинит зла Ролло. Она даже помогает ему в нужде.
Ботто ухмыльнулся, хлопнул Атли по плечу и кивком указал на дверь:
— Ступай, успокой народ в зале, сынок. А я пока поболтаю с этой лозой покровов.
Когда Атли покорно удалился, Ботто желчно заметил:
— Его брат никогда не позволил бы выставить себя за дверь. Клянусь памятью предков, из Атли никогда не выйдет правителя, подобного сыну моего друга Пешехода. Но Ролло, чтобы утвердиться в этой земле, нужна женщина, которая родит ему сыновей, женщина лучших здешних кровей, а не безродная финская колдунья. И пусть меня сплющит молот Тора, если я ошибаюсь!
Он улыбнулся недоверчиво глядевшей на него девушке.
— Вы оба, как ножны и клинок, созданы друг для друга. И Ролло без конца думает о тебе. Я слыхал, он везет тебе из Бретани какой-то редкостный подарок…
…Эмма вздохнула, заворочавшись под тяжелым мехом. Голова гнусного Гвардмунда… Нечего сказать, осчастливил ее Ролло Нормандский, напомнив об их плене в Бретани! И что бы там ни болтал Ботто — она, Эмма, не нужна ему. Сейчас он пирует вместе со Снэфрид, всецело занятый возвращением Серебряного Плаща. У них слишком много общего: вера, ложе, власть…
Она еще долго металась, призывая сон, пока однотонный шум дождя не убаюкал ее и она погрузилась в короткое тяжелое забытье.
Перед рассветом ее разбудила Сезинанда:
— Он прислал людей! За тобой и епископом. Беренгар уже подготовил конные носилки, ибо дождь все еще льет.
Эмма в ответ натянула на себя одеяло и пробормотала:
— Я не охотничий сокол, чтобы нестись по первому же свисту.
Сезинанда лукаво улыбнулась:
— Ни один сокол не имеет такого колпачка, какой Ролло прислал тебе. Взгляни, Птичка! Неслыханное великолепие!
Из резного ларчика, который она держала перед грудью, показался роскошный венец. Драгоценные камни тускло и великолепно блеснули в точеных трилистниках, на ободе засветились молочно-белые жемчужины.
— Говорят, он привез его из самой Бретани! Корона, которую примерял на нее Герик-берсерк.
Ролло бился с ним насмерть, защищая Эмму. Она улыбнулась. Так вот он, подарок, приготовленный Ролло!
— Платье, Сезинанда! Я еду!
Когда она была готова, то почти приплясывала, глядя на себя в зеркало. Ослепительный венец сиял на распущенных по плечам огненных волосах, темный шелк мерцал малиновыми бликами, обтекая стройный торс, струясь до земли. Шитые золотом цветы словно плавали в его волнах. Кроме того, Эмма надела золотые под-вески и двойное ожерелье из алых гранатов, ажурно оправленных светлым золотом.
— О-ох! — только и смогла вымолвить Сезинанда. В глазах ее светилось завистливое восхищение. — Ты так хороша, Эмма, что Роллон Нормандский забудет даже взглянуть на свою Лебяжьебелую!
Эмма улыбнулась. О, если бы!
Сезинанда набросила на ее плечи широкий темный плащ. Епископ уже ожидал в носилках. На нем была парадная двурогая митра, подчеркивавшая невозмутимое благообразие полного лица. Его одеяние состояло из трех надетых одна поверх другой риз. Более короткая, верхняя, была украшена золотым шитьем с дорогими камнями в таком количестве, что почти не гнулась.