— Я? Для начала замечу, что ни тебе, ни кому-либо иному уже не под силу изгнать варваров из этой земли. Они пришли навсегда, как ни горько это сознавать. Да, они язычники, и Роллон едва ли не самый закоренелый из них. Благочестия в нем не больше, чем в гнилом орехе. Однако если сам он истовый приверженец своих северных идолов, то его потомки могут стать столь же праведными христианами.
— Потомки? Неужто Снэфрид наконец-то понесла?
— Сохрани нас Господь! Тогда бы и у меня опустились руки. Я говорю о том, что Роллон должен иметь наследника от женщины-христианки, что даст всем франкам и крещеным норманнам надежду, что, когда истечет тысячелетие и приблизится Судный день, на них не падет гнев Божий как на подданных языческого правителя.
Роберт какое-то время недоверчиво глядел на епископа. Ему ли было не знать, о чем говорит Франкон! Однако он спросил:
— А что же младший брат Ролло?
Епископ тяжело вздохнул, его лицо опечалилось.
— Атли — добрый малый, и мне не составило бы труда при посредничестве племянницы мессира сделать из него честного христианина. Но зачем же делать лишнюю работу? Во-первых, это никак не повлияет на остальных норманнов, а во-вторых… Увы! Я слежу за этим юношей. Его пожирает недуг. Он не заживется на этом свете.
— Ты готов поставить об этом в известность Ролло?
Франкон отрицательно покачал головой.
— Тогда мне придется покинуть сию юдоль еще раньше Атли. Ролло слеп и глух в отношении тех, кого любит. Он внушил себе, что Атли наследует ему, и будет верить в это до конца.
— О чем же ты тогда здесь толкуешь? Выходит, я должен предложить Ролло руку моей племянницы, тогда как он сам отдал ее своему брату?
— Да, это весьма сложно, — согласился епископ. — Однако я давно наблюдаю за Ролло и девушкой. Между ними страсть — и столь сильная, что даже Снэфрид начинает выказывать беспокойство.
Они умолкли. В отверстии грота посвистывал ветер, проносились сорванные с ветвей желтые листья. Сухо шуршал жухлый папоротник, слышалось монотонное хриплое пение прокаженных у костров.
— В отношении Эммы у меня были иные намерения, — начал, наконец, Роберт. — Я намеревался выменять ее у Роллона на пленных норвежских ярлов, что содержатся в моих подземельях. Многие из них — его люди. Эмма же… У меня натянутые отношения с Рихардом-Бургундским, а он как раз подыскивает себе новую супругу. Эмма хороша собой и…
— Не думаю, чтобы Ролло согласился на такой обмен. Уверяю тебя: эти двое боготворят друг друга. Более того — только Эмме под силу убедить Ролло принять крещение.
— Но ты ведь не уверен в этом, Франкон? Мне претит сама мысль отдать христианскую принцессу немытому язычнику. Дочь короля Эда!
— Похоже, ты пропустил мимо ушей то, что я говорил тебе, мессир. Эмме удастся убедить Ролло креститься, ибо он влюблен в нее достаточно сильно, чтобы поддаться на ее уговоры. Он еще и сам не ведает, сколь зависим от песен нашей Птички. Она же привязана к нему достаточно сильно, чтобы, как добрая христианка, позаботиться о спасении души возлюбленного. Если он решится на такой шаг, за ним последуют все его воины, а значит, мы оба — ты и я — сможем смело взглянуть в очи Высшего Судьи, когда исполнится срок, ибо все наши грехи — прах по сравнению с обращением целого края в истинную веру. К тому же мы осчастливим дочь короля Эда. Поверьте, мессир герцог, ничто так не волнует девушку, как история о язычнике Готфриде и Ги-зелле Лотарингской, а это говорит о многом. Что же до вашего плана заручиться поддержкой Рихарда Бургундского при посредстве брачного союза… В Париже у вас подрастает дочь, которая куда больше привлекает Рихарда Заступника, нежели ваша племянница, невесть откуда возникшая.
— Это ты у Роллона научился подобной дерзости? — вскипел Роберт. — Предоставь мне самому решать судьбу моей дочери!
Вспышка герцога ничуть не смутила Франкона.
— Если бы Эмма Парижская стала супругой бургундца, а Эмма из Байе сочеталась браком с нормандцем, то ты, мессир герцог, обрел бы союзников и на Юге, и на севере. Разве это не упрочило бы власть Робертинов настолько, что Карл Каролинг не смел бы садиться в твоем присутствии, не испросив разрешения?
Роберт невольно усмехнулся лукавству епископа. Этот пройдоха отлично понимает, как тяжко ему, владельцу половины франкских земель, склоняться перед ничтожным Карлом. Помедлив, он сказал:
— Вольно же тебе, Франкон, играя словами, вершить людские судьбы. Разве так просто устранить Атли Нормандского, отдав его невесту старшему брату? И не забывай: ты толкаешь меня отдать дочь первому из моих врагов!
— Твой первый враг и соперник — все же Роллон, поверь мне, мессир. Что же касается чувств… Не они правят миром. И, увы, не разум. Все в руках провидения. Поэтому помолимся, чтобы наши планы не рухнули в одночасье.
И тучный епископ, опустившись на колени, сложил холеные руки перед грудью.