Принцесса Володимирская

– А если я еще лет пять проторгую, – сказал купец, – так, как теперь, то попаду и в чужие края, и в Германию, и во Францию. Я начал с нескольких грошей, купил две дюжины пустых бутылок, перепродал их с барышом, купил четыре дюжины… Два месяца торговал я бутылками и перешел на пряники и орехи, затем – на платки, ленточки, пуговицы и булавки, затем – на материю и на разный красный товар. Нет причины, чтоб когда-нибудь я не торговал иным товаром на более крупные суммы. Может быть, я буду со временем миллионером… Раздели мою судьбу, и если будешь добросовестно служить, то и сам, тем же путем, разбогатеешь.

Наутро юноша выправил себе в приходе документ, а в полдень довольный, счастливый сидел на одном из возов купца, весело погоняя лошадей.

Кроме него было еще два парня у купца, но оба глупые, ленивые, и купец тотчас их отдал под команду юноше.

Шесть месяцев пропутешествовал таким образом Корнеску, кружась по всей Венгрии, и попал, наконец, в Пешт; и здесь, от простой случайности, судьба его изменилась.

Пока он кружил с купцом по всей Венгрии, то часто с высокого воза, где были навалены ящики с товаром, ему случалось снова пытливо смотреть на горизонт. Теперь, перевидавши почти половину городов Венгрии, ему хотелось знать, что там, далее, в той стороне, где другие земли, где говорят не по-венгерски. Часто расспрашивал он хозяина о чужих краях, но тот не мог ему ничего отвечать, кроме обещания: «когда-нибудь там побываем».

– Когда-нибудь?! – думал юноша. – Зачем я буду ждать, когда можно устроить, чтобы быть сейчас же там.

Вообще масса вопросов, стремлений, грез не удовлетворялись таким путешествием, шагом, по скучным деревням и утомительными укладкой и выкладкой товара в разных городах.

В Пеште купец, конечно, остался дольше; короба его понемногу опустошились, и надо было снова наполнять их товаром, чтоб опять начать свой круг по всей стране.

Пока купец закупал товар и искал случая пристроить часть вырученных денег, юноша был свободен. Его обязанность заключалась только в том, чтобы присмотреть, в порядке ли лошади, помещенные на постоялом дворе. Заглянув в конюшню, он отправлялся в соседний маленький трактир, где собиралось всегда много народу и где он уже привык бывать, как у себя дома. И здесь, в этом трактире, его заметили и полюбили, как когда-то в городке.

Здесь встретил он в первый раз доброго, болтливого господина, который его особенно заинтересовал. Господин этот, очевидно, знал все, что только человек может знать. Все гости, появлявшиеся в трактире, обращались за всем к нему и получали всегда ответы.

Корнеску до такой степени был заинтересован этим господином, что решился во что бы то ни стало ближе познакомиться с ним и понравиться ему.

Это оказалось легче, чем он думал. В первый же вечер, когда он начал расспрашивать его о чужих краях и жизни там, господин с охотой удовлетворил его любопытство: на все вопросы он мог отвечать, и все, что он говорил, в высшей степени интересовало юношу.

Но если он удивлялся бесконечному знанию всего в этом господине, то тот, в свою очередь, был немало удивлен умными вопросами юноши.

Добряку и всезнайке было уже лет пятьдесят, юноше же лет шестнадцать, но через день они стали уже друзьями.

Добряк оказался директором и учителем большой школы; юноше сразу захотелось, как голодному пищи, узнать все то, чему учат в этой школе, узнать все то, что только можно на свете узнать. Добряк учитель был даже несколько удивлен порывистой и стремительной жаждой знаний в этом простом приказчике странствующего торговца…

Дело устроилось легко… Разумеется, купец, бранясь, злясь, упрекая и угрожая юноше, выехал из Пешта далее один со своими ленивыми батраками. Юноша отказался наотрез следовать за ним… Все помыслы его, вся душа его были прикованы теперь к квартире добряка учителя и к тому, что он надеялся узнать от него.

Когда он остался на квартире учителя, то кинулся, как голодный, на все, что попадалось ему под руку. Не прошло недели, как он уже утомил добряка своими вопросами, а иногда и ставил его в тупик; и добряк учитель должен был отделываться туманными ответами или прямо сознаваться, что вопрос ученика относится к такой области знаний, которых он сам еще не успел одолеть.

Через месяц Корнеску умел отлично читать и порядочно писать; писание его так и осталось навсегда плохое, но зато он в четыре месяца перечел все книги, какие мог достать ему учитель, а к концу года сделался сам учителем и его главным помощником. Но вместе с тем он все более засиживался в городской библиотеке, поглощая все, что ему попадалось.

Разумеется, страшный переворот совершился в молодом человеке. Из веселого и беззаботного он стал скучным, задумчивым; в нем сказывался упадок сил, усталость была даже на лице, а во взгляде какая-то неопределенная тоска. Постепенно, незаметно для самого себя он стал все менее заниматься чтением и проводил время в раздумье… Наконец он бросил все занятия, и у него не только не было охоты к чтению, но всякая книга производила на него какое-то особенное, болезненное впечатление.