Принцесса Володимирская

Алина променяла друга на «проходимца», и с этой минуты случился переворот в ее жизни…

Судьба повлекла ее к погибели! И она сама, конечно, не знала этого и не предугадывала!..

После исчезновения Шенка, через три дня, Доманский занял его место гофмаршала и полного хозяина в Оберштейне.

Герцог ревновал Алину, бесился, но являлся редко в Оберштейн, так как Алина принимала его все холоднее.

Несколько раз просил и требовал герцог об удалении нового придворного.

Доманский послан был судьбою играть большую роль в жизни принцессы Елизаветы.

Это был очень умный и образованный человек, простой шляхтич, но настолько даровитый, предприимчивый и, наконец, изящный внешностью, что вся польская эмиграционная аристократия знала Доманского и считала членом своего круга.

Доманский был членом Барской конфедерации и уже искусился на поприще политики, дипломатии, тайной агитации и пропаганды и, кроме того, отличился на поле битвы. Он состоял при французе Дюмурье, которого Шуазель присылал на помощь барским конфедератам.

Доманский был сначала в свите Дюмурье и участвовал в организации войск конфедератов; но затем, когда Дюмурье был отозван в Париж, Доманский отправился в отечество и был назначен конфедерацией на должность «консилиаржа» Пинской дистрикции, или уезда. За это время он познакомился и близко сошелся с князем Радзивиллом, который скоро под его влиянием стал в оппозицию королю Станиславу. Весною в городке Ландсгут собрался конфедерационный генеральный комитет из всех остатков барских деятелей, а равно и из вновь примкнувших эмигрантов. На этом съезде участвовал и Доманский, уже известный как близкий друг Радзивиллов, Сангушко и других. Осенью Радзивилл снова съездил в Париж и здесь окончательно решился взять на себя руководство новым предприятием – выставить императрице русской новое затруднение в лице самозванки.

Не зная, что делает и что хочет предпринять орден иезуитов, князь пожелал действовать самостоятельно. Через сестру узнал он, где находится исчезнувшая принцесса Володимирская.

Карл Радзивилл видал ее у кузины на вечерах, но тогда он и не помышлял о политической роли в Европе.

Теперь надо было воспользоваться уже готовой самозванкой, женщиной расточительной, подходящей к этой роли.

Радзивилл в октябре послал приятеля Доманского к принцессе, чтобы ближе узнать ее, проверить, насколько она годна в самозванки, и затем, в случае ее годности, – познакомиться.

Одновременно князь послал другого наперсника – Коссаковского прямо в Константинополь для переговоров с диваном, чтобы узнать, как посмотрит Порта на это новое оружие в борьбе с Россиею, то есть на выставление претендентки на русский престол.

Пока Коссаковский ехал и плыл по морям и по суше, Доманский готовил принцессу Елизавету на предстоящую ей роль. Через любовника, красивого, умного, образованного, много путешествовавшего не по одной только Европе, как Алина, она узнала многое.

Алина узнала теперь в подробностях все нити интриги польской против ненавистной им Екатерины и еще более ненавистной куклы – Станислава Понятовского.

Изредка Алина переписывалась с княгиней Сангушко и знала от нее все подробности о положении дел в Европе.

Главное внимание всего образованного мира было обращено теперь на короля Людовика XV. Монарх, столь долго процарствовавший, был очень слаб, не покидал постели, и все предвидели его близкую кончину.

Перемена монарха на французском престоле должна была отозваться на делах всех европейских кабинетов. Что за человек дофин и будущий Людовик XVI, было покрыто мраком неизвестности. Какую роль будет играть Франция, с кем сблизится, как отнесется к Фридриху и Екатерине, никто не мог отгадать заранее. Самые дальновидные политики не видели ничего в близком будущем ясно – все было темно!

Но общественное мнение бродило в потемках, потому что ожидало от будущего короля чего-либо особенного и не могло предполагать, что Людовик XVI отнесется ко всему, ко всем самым жгучим вопросам Франции и Европы… никак – добродушно, лениво, бесстрастно.

Принцесса, не выезжая из Оберштейна, знала из писем от княгини Сангушко и из корреспонденции Доманского со своими друзьями, что эмиграция возлагает сильные надежды на помощь Франции в случае смерти короля.

Почти наедине с любовником Алина в беседах, прогулках, в чтении газет на четырех языках, в чтении и писании писем проводила время в Оберштейне так хорошо, так тихо и приятно, что иногда ее брало раздумье:

– Не это ли истинное счастье? Такая жизнь не есть ли лучшая, которую променивать на жизненные бури, на борьбу не следует?

Так же жила Алина когда-то и около Андау, то есть так же уединенно, вдвоем с мужем. Но она бежала из той обстановки!

Теперь уединение было иное. Алина чувствовала и сознавала, что этой жизнью она могла бы жить всегда.