Князь Радзивилл медлил в своих действиях по самой простой причине. Он уже давно был за границей отечества и скомпрометирован в действиях Барской конфедерации. Несмотря на это новый король Станислав Понятовский щадил знаменитого магната. Князь Священной Римской империи еще с XVI столетия и миллионер, обладатель несметных сокровищ, Радзивилл был хорошо известен не только в Литве и Польше, но и за пределами родины.
Всякий знал его даже по его прозвищу «Пане коханку» вследствие его привычки обращаться с этими ласковыми словами ко всякому, с кем бы он ни говорил. «Милый господин», или «господин-голубчик», были два слова, которыми Радзивилл пересыпал свою речь.
О его житье-бытье в его родовом поместье – городе Несвиже – составлялись и рассказывались целые легенды. Так, вся Литва хорошо помнила, как князь среди мая месяца побился об заклад, что поедет в костел наутро в санях, потому что наутро будет зима.
И наутро действительно если не повсюду, то по дороге на несколько верст был санный путь. Было забрано громадное количество соли и усыпана вся дорога, и князь съездил в костел в санях.
Быть может, у иного из его подданных не было за это утро куска хлеба, но до этого никому не было дела. Радзивилл делал что хотел; он сам, когда речь заходила о монархе, отвечал весело и самодовольно: «Krol sobie krolem w Krakowie, a ja w Neswizti» [31] . Именно в то время, когда Радзивилл начал сноситься с принцессой Елизаветой, король Станислав издал новую амнистию всем участникам Барской конфедерации, предоставляя им право покориться и вернуться в пределы отечества. Но это делалось уже в последний раз, и исключений не было ни для кого.
Виленский епископ Мосальский тотчас написал другу-князю письмо, увещевая его бросить всякие происки и вернуться домой; в противном случае король, по строгому наказу из Петербурга, намеревался конфисковать все громадное имущество «Пане коханку».
Радзивилл смутился. Лишившись своих огромных средств, он, конечно, уже никак не мог бы играть той роли, которую взял на себя: стать во главе партии, действовавшей против короля и России. То, что было у него с собою наличных сумм и бриллиантов, а равно и то, что он мог бы на первых порах занять у европейских банкиров, хватило бы только на его жизнь с большим придворным штатом.
Всю осень и начало зимы Радзивилл поневоле колебался и не знал что делать. Однажды искренно написал он об этом Доманскому, но литовский капитан, фанатик-патриот, ни слова не сказал об этом принцессе, не желая охлаждать ее пыл и готовность на трудное дело.
Наконец в декабре месяце простая случайность заставила Радзивилла решиться.
Его участие в замыслах польской эмиграции и антагонизм с королем Станиславом зависели прямо от положения, в котором находился на одре болезни престарелый Людовик XV. Чем лучше себя чувствовал король, тем более Радзивилл колебался и собирался мирно на родину; чем опаснее становилось положение умирающего монарха, тем деятельнее и решительнее поступал Радзивилл.
Вопрос сводился к тому, как отнесется новый король к польским делам. А об этом уже имелись некоторые сведения.
Людовик XVI обещал деятельную поддержку конфедератам, и даже в Париже ходил слух, что, по официальному приказанию дофина, восшествие на престол которого ожидалось с каждым днем, в Марселе и Тулоне снаряжается эскадра на помощь остаткам турецкого флота, не погибшим при Чесме от руки графа Алексея Орлова.
В декабре король почувствовал себя так плохо, что в Париже и по всей Франции прошел слух, что он уже умер.
Князь Радзивилл, видавший, конечно, всех близких к дофину лиц, посоветовался, что ему делать ввиду угрозы конфискации его имущества. Два министра: иностранных дел – герцог Шуазель и внутренних дел – граф Эгильон посоветовали Радзивиллу не церемониться с Екатериной, а тем более с Понятовским, дни правления которого уже сочтены при версальском кабинете так же, как сочтены дни престарелого короля.
Дофин высказывался прямо о своем желании заключить союз с Турцией, двинуть флот в Черное море и снова послать кого-либо из искусных генералов на место Дюмурье организовать в Барах значительную армию.
Радзивилл отвечал виленскому епископу, а равно не признаваемому им королю Понятовскому, что, прежде чем вернуться на родину, он считает долгом свергнуть с престола узурпатора, русского наемника и польского предателя.
Немедленно после этого Радзивилл написал Доманскому о своем намерении ехать на свидание с принцессой Елизаветой в Оберштейн.
Алина была в восторге и немедленно сообщила об этой вести, которая льстила ее самолюбию, герцогу Лимбургу. К ее удивлению, герцог объявил, что он в качестве монарха не допустит прибытия в свои владения врага русской императрицы, союзницы его друга и покровителя – короля прусского.
За это время Лимбург, хлопотавший о своих правах на Шлезвиг-Голштейн, старался всячески заслужить милость, а тем паче не навлекать на себя гнева могущественного государя, которого и подданные, и соседи начали называть теперь несколько иначе.