Принцесса Володимирская

Вернувшись в Большой канал, вся толпа на гондолах рассыпалась по всему Каналу. Гондолы дожа, догарессы и самых знаменитых венецианцев стали посередине Канала, между дворцом и церковью Санта Мария. Все остальные гондолы разбрелись и запрудили канал; но затем постепенно выстроились двумя шпалерами по всему каналу, от места, где остановился дож, и до моста Риальто. Полиция распоряжалась, чтобы посредине водяной улицы не оставалось ни одной гондолы и не было никакого препятствия.

Между тем у моста Риальто под его аркой уже шли приготовления к регате. За протянутым канатом разместилось в ряд два десятка красивых гондол различных цветов. Это были борцы, собравшиеся состязаться в гонке. Отсюда они должны были пуститься и лететь по каналу между двух живых стен народа. Пространство это, то есть канал, тянулось от Риальто до дворца через весь город, и вся Венеция могла видеть регату из окон дворцов и церквей или с гондол.

Регата продолжалась долго, почти до сумерек. Тот, кто первый достигал гондолы дожа, становился победителем; имя его, объявленное здесь герольдами, передавалось во все гондолы и, в несколько минут пробежав по толпе, узнавалось и произносилось всей Венецией. Победитель поднимался на гондолу дожа, и здесь правитель Венецианской республики надевал на него приз – золотое весло на цепи, для ношения на груди, которым победитель мог потом всю жизнь гордиться как орденом.

Алина была, конечно, в своей гондоле, почти у самой гондолы дожа. Ее забавляло, как ребенка, все, что она видела.

Красавица, видевшая много на своем веку, объехавшая почти всю Европу, видевшая празднества Лондона и Парижа, все-таки сознавалась, что не видела никогда ничего волшебнее, как этот чудный город, плавающий в синих волнах под ярким голубым небом, богатый, счастливый и между тем могущественный… Город – владыка на морях, город – победитель Востока, город – соперник самых громадных и сильных держав Европы!

В сумерки все венецианцы двинулись по домам. Канал опустел, зато по маленьким каналам скользили без конца гондолы… Это был разъезд с празднества.

Вечером Венеция засияла в огнях; город был иллюминирован от центра, от собора Святого Марка и дворца дожей до самых крайних кварталов. Во дворце был торжественный прием и бал, длившийся далеко за полночь.

На этом балу, уже под конец, и случилась именно та история, которой опасались конфедераты и друзья принцессы.

Мочениго весь бал компрометировал Алину, не отходя от нее ни на шаг… Шенк, бледный от досады, не спускал глаз с Алины и молодого венецианского франта. Наконец, к его большому удовольствию, Алина уехала… Шенк остался еще несколько минут на балу и разыскивал в числе гостей Доманского, чтобы вместе с ним отправиться домой.

Отыскав прежнего врага своего, а теперь почти друга, Шенк вместе с ним стал спускаться по большой мраморной лестнице, ведущей с террасы Дворца дожей на внутренний дворик. Здесь до слуха раздосадованного с утра Шенка долетел разговор веселой кучки венецианской молодежи.

Мочениго громко, со смехом говорил об Алине и отзывался о принцессе Российской в таких выражениях, что Шенк и Доманский переменились в лице от стыда и гнева.

Шенк, казалось, моментально лишился способности контролировать свои поступки. Он забыл, что еще спускается по лестнице Дворца дожей: он бросился к кучке молодежи, и в одну минуту мускулистая рука его была уже на Мочениго и держала молодого человека за его расшитый шелком глазетовый камзол.

– Негодяй! – воскликнул Шенк. – Я тебя отучу отзываться так о принцессе Елизавете!

Разумеется, в ту же минуту несколько человек подоспели к приятелю. Шенка отбили от Мочениго; он упал на мраморную плиту, но тотчас вскочил и выхватил шпагу.

Несколько человек, не желая участвовать в крупном скандале среди внутреннего дворика дворца, тотчас разбежались; но человек пять приятелей Мочениго бросились на Шенка. Другой, конечно, был бы убит тут же; но Шенк, владевший очень искусно шпагой, прислонился к толстой колонне под какой-то большой мраморной кариатидой и, вытянув руку, закрылся своей шпагой. Несколько раз нападали на него взбешенные венецианцы; но несколько мгновений, необходимых для того, чтобы отрезвиться, прошли, и Шенк себя защитил. Молодежь, спрятав шпаги в ножны, с угрозами двинулась вон с дворика, увлекая за собой почти насильно безумно озлобленного Мочениго.

– Мы еще увидимся! – крикнул он Шенку.

– Конечно, лгун и трус! – отвечал Шенк. – Если ты лично привык быть оскорбляем, то теперь поневоле должен поддержать честь Венеции перед чужеземцем, который тебя проучил.

Шенк нанял первую попавшуюся гондолу и, взволнованный, вернулся во дворец Фоскари, где беззаботно и весело ужинала Алина со своими друзьями, весело вспоминая празднества всего дня.

Шенк бросился к ней с упреками и рассказал все происшедшее. Разумеется, все встревожились, не зная, какой исход примет история.

Между тем Доманский, видевший все, был уже у Радзивиллов и точно так же смутил кружок конфедератов.