Принцесса Володимирская

– На это понадобится мне дня три… Опять-таки это самое простое дело. Король своими войнами, смутой всего государства, своим собиранием насильно рекрутов создал, сам того не желая, целый ряд тайных специальностей в государстве. Ежегодно бывало столько молодых людей, которые, чтобы бежать из рядов его армии, искали фальшивых видов, что в самом Берлине я могу найти целый десяток жидов, у которых сфабрикуется всякий паспорт, какой вам угодно. Но чтобы не откладывать дела, позвольте мне сейчас же взять приметы той дамы, которая явится ко мне. Когда она приедет, вид ее будет уже наполовину готов.

Доктор вынул из кармана записную книжку, взял карандашик и прибавил:

– Позвольте, я буду спрашивать, вы отвечайте как можно точнее, определеннее, а я буду записывать… Рост ее?

Но Алина молчала, смотрела в лицо доктора несколько удивленными глазами, в то же время будто колебалась отвечать.

– Ну-с, я жду. Рост, лицо, глаза, цвет волос и так далее…

Но Алина вместо ответа вдруг весело и неудержимо расхохоталась. Какая-то странная улыбка молнией пробежала по лицу Стадлера; но снова серьезно, хотя шутливо-серьезно, он вымолвил:

– Если вы не хотите отвечать, то позвольте, я сам напишу.

– Пишите, – смеялась Алина, и доктор, чертя карандашом по записной книжке, говорил вслух:

– Росту два аршина и… Вот этого я, право, не знаю… Ну, прибавим несколько дюймов… Лицо чистое… овальное… Глаза большие, черные…

И, понизив голос, как бы вставив между скобками для себя, он прибавил:

– Южные глаза, страстные, полные огня, губители непрекрасного пола мира сего. Брови тонкие, замечательно, сатанински загибающиеся вверх, на высоком, красивом, слегка выпуклом лбу. Рот маленький, волосы черные… Нет, волосы чернее черных волос. Ну-с, затем особые приметы… Особая примета будет… не земная, а сатанинская красота, при которой очень мудрено скрыться, пройти незамеченной и не обратить на себя внимания. Верны ли эти указания? – вымолвил Стадлер, совершенно полушутя.

Алина, смеявшаяся, покуда он смотрел на нее и писал в свою книжку, вдруг стала серьезна, вздохнула и выговорила:

– Но даете ли вы честное слово, доктор, что эта затея, этот план не поставит меня еще в худшее положение?

Стадлер только пожал плечами…

– Но вы ведь не знаете, от кого и от чего надо скрыться и бежать? Может быть, вы побоитесь бороться с тем, кто будет преследовать?

– Я побоюсь?.. – громче выговорил Стадлер. – Я побоюсь такого глупого фата, как принц Адольф? Полноте!

– Да, вы догадались, это принц Адольф.

– Я и не хвастаюсь этим – на это, право, не нужно было много наблюдательности, хотя вы умеете ловко вести себя, и, помимо меня, быть может, во всем Берлине еще никому не известно, до какой близости отношений вы допустили этого фата.

– Что вы хотите сказать? – воскликнула Алина.

– О, успокойтесь; я знаю то, что вы знаете, и мои подозрения не переходят той границы, которой вы сами не перешли. Я понимаю, что ваше бегство будет именно вызвано желанием не перешагнуть этой границы.

Алина протянула доктору руку и выговорила с чувством:

– Благодарю вас за ваше мнение обо мне.

– Еще бы! – воскликнул доктор. – Хотя я более чем кто-либо допускаю возможность падения для всякой женщины. Для такой, как вы, – сироты, красавицы, артистки, окруженной толпою поклонников и не имеющей ни одного родственника, ни одного друга, – оно еще легче. Падение далеко не трудно, но – боже мой! – не в такие объятия, не на груди такого осла и самодовольного нахала, как наш несравненный Адольф. Поверьте, что если бы я был богат, то я из дружбы к вам сейчас же положил бы ему на стол все то, что этот фат мог истратить на ваши капризы. И после этого, конечно, как честный человек, не стал бы нахально предъявлять тех прав, которые деньгами не приобретаются.

Алина снова протянула руку доктору и, крепко пожав ее, произнесла, понизив голос:

– Да, действительно – сирота! Был у меня человек, заменивший мне и отца, и брата, и друга, но и его судьба взяла. Как бы я рада была, если бы снова могла найти такого же.