Принцессы, русалки, дороги...

...Мадан и я ведем машину поочередно, по четыре часа каждый. Я сказала, что в наших долгих путешествиях, когда мы за рулем с семи часов утра до десяти вечера, Мадан должен считать меня своим напарником-шофером.

— Эз ю лайк! (Как хотите!) — откликнулся он.

И Мадану и мне нравился установленный порядок. Мы не очень уставали, хотя я впервые в жизни поняла, что профессия шофера — тяжелейшая. Срастаешься с машиной. Как будто все тело железное, напряженное и горячее от бега. Как будто рвешься к ленточке финиша, а она все время отодвигается...

Поочередная работа нравилась мне и моему шоферу еще и потому, что рождалось чувство товарищества, жить без которого нормальный человек, по-моему, не может.

Сейчас мы поменялись местами. Мадан ведет машину, дотягивается длинным белесым лучом до дальней мглы. Что вспоминает Мадам? Или он просто вглядывается во тьму, ни о чем не думая? Какие два совсем различных человека оказались рядом, в одной машине, работают в дороге одинаково: два шофера-напарника!

— Знаете, о чем я думала? — сказала я. — Неужели будет атомная война?.. Как велик человек! И как легко его убить!..

Я просто думала вслух и ожидала, что в ответ услышу от Мадана его: «Хау кэн ай тел ю?» («Что я могу вам сказать?») Но чужая, мало известная мне судьба вдруг приоткрылась.

— Я — индус, но я из Пакистана, — произнес мой шофер.

Не знаю, известно ли таким жертвам кашмирской проблемы, как Мадан, ее существо: правительство Пакистана, ссылаясь на мусульманское большинство населения Кашмира, не только отказывается возвратить оккупированную его часть, но и претендует на всю территорию кашмирского народа. Правительство Индии, учитывая традиционные связи штата с Индией, считает, что Кашмир — неотъемлемая часть Индийской республики.

Представители американской и английской прессы предпочитали не упоминать о том, что США и Англия считают стратегически очень важной территорию Пакистана, своего союзника по военным агрессивным пактам.

Проблема Кашмира, которой с 1947 года занимается Совет Безопасности ООН, выдвигаемая западными державами и Пакистаном, идея плебисцита в Кашмире — все это показалось мне чем-то инородным, посторонним по отношению к судьбе Мадана, которая предстала передо мной из его рассказа.

Мадан был сыном состоятельного фермера.

— Нашу лошадь звали Моти — Бусинка...

В тот день, когда на территорию штата Кашмир вторглись пакистанские войска, провозглашая, что мусульмане не могут мирно жить рядом с индусами, юноша-индус Мадан кинулся в дом к мусульманской девушке Нуре, чтобы вдвоем убежать из деревни. Они и ускакали вместе на Бусинке. Вслед им гремели выстрелы. При переправе через реку Чинам лошадь ранило. Все-таки Бусинка вынесла всадников в какую-то безопасную деревушку — за черту оккупации пакистанских войск. Там Нуру и Мадана положили в больницу. Вскоре Нура умерла.

Мадан рассказывал без эмоций, как о чем-то очень далеком, случившемся в другой стране, с другими людьми.

...Переночевали в Доме для приезжих, где мне отвели большую чистую комнату с деревянным столом без скатерти, деревянной постелью без белья и покрытым коростой зонтиком душа, под которым стояли три ведра с чудесной прозрачной ледяной водой. День был жаркий. Вечер жаркий и влажный. А ночь наступила горячая, знойная и ветреная.

* * *

Мы — на юге Индии.

Мадан сказал мне, что он будет ночевать в комнате, где уже остановились несколько сикхов.

Я встала на заре и залюбовалась ярко-синим морем в обрамлении пальмовых крон.

Когда на веранду вышли остальные, я заметила, что у всех, кроме Мадана, за ночь разболелись зубы. Щеки у всех были перевязаны так, что концы белого платка сходились у каждого на макушке головы.

— Подумайте, какой ужас! — сказала я. — Впрочем, у меня у самой немного болели ночью зубы. Это, наверно, от ветра!

И я ободряюще улыбнулась.

Индийцы посмотрели на меня недоуменно. Один без улыбки спросил:

— Какие зубы?

Я все с той же ободряющей улыбкой указала на его повязку. Тогда он все так же, без тени улыбки, произнес:

— Это не зубы. Мы прессуем бороды!

Ведь уже два года живу в Индии и забыла, что сикхи прессуют бороды! Получилось прямо как в детстве: пока не стукнешься лбом, не запомнишь, что степа именно стена!

Я извинилась и объяснила, что все еще не знаю многих индийских обычаев. И улыбалась я не потому, что не уважаю обычаев народа, а... просто так. Мне было неловко. Действительно, глупая привычка — улыбаться при встрече с чем-нибудь неожиданным!

— Откуда вы? — спросил сикх.

Я объяснила.

— Гагарин! — воскликнул сикх. — А мы из Пенджаба... Тут, в южной Индии, редко встретишь советских людей. Англичан и американцев много. У них — плантации, фабрики, банки... Приезжайте к нам в Пенджаб. Недалеко от Дели...