Принцип Д`Аламбера

Вот к нему приближается еще одна мысль, еще одно воспоминание дразнит его. Это опять она, или кто-то еще ищет отмщения? С того места, где сидит герцог, будущее представляется неопределенной и смутной угрозой, отдаленным возмущением. Волны его достигают герцога, сообщения придворных досаждают, нарушая отдых и покой. Даже во сне тревога не оставляет герцога, и здесь та же несовершенная память, в которую погружаются его сны: утраченные дни и друзья, готовые предать его.

На горизонте появляются новые мысли, новые впечатления, они прибывают и ощущаются как таковые, уже пережитые другими обитателями планеты, теми другими герцогами, живущими на другой стороне венерианского шара, чье прошлое становится его настоящим. Однако он видит только прибывающую волну, этот темный приливный вал, который сметет его с трона и, круша и топя, понесет его, беспомощно барахтающегося, дальше, сама же память теперь ждет, чтобы ее, безжизненную, внедрили в другое сознание, расположенное ниже по течению, и обладатель его также познает муки неопределенности, страх неминуемой катастрофы. Эта волна будет катиться до тех пор, пока шторм не рассыплется в падении тысячи тронов.

Темный стиль этого пассажа уверил меня в том, что он не мог быть сочинен мною (хотя, несомненно, был написан моей рукой). Однако я представил себе, что если Фергюсон (другой Фергюсон) адресовал эти слова герцогу Б., то, вероятно, в них был какой-то скрытый смысл. Возможность пришла мне в голову сама в виде случайной догадки.

— Герцог был твоим любовником? — спросил я у Маргарет.

Она опустила глаза, а потом сказала, что старик силой принудил ее к сожительству, а она не могла сопротивляться, чтобы не подвергать опасности положение мужа при дворе герцога.

— Он не мог вынести позора, когда узнал, и именно поэтому начал писать. Он стыда мой муж бежал в мир фантазий.

Маргарет подняла голову и погладила меня по руке. Я ощутил то же мягкое прикосновение, ту же нежную ласку, благодаря которой ночь протекла незаметно, как песок в песочных часах.

— Ты считаешь меня порочной? — спросила она. — Я предала моего мужа, когда он был жив, и снова предала его с тобой, когда он был уже мертв.

Поскольку эта женщина в действительности не существовала, то вопрос морали даже не ставился, поэтому я предпочел не обсуждать его.

— У тебя есть другие записи или вещи Фергюсона? Она ответила, что после его смерти большинство вещей осталось в герцогском замке. Не желая больше иметь никаких дел с бывшим любовником, Маргарет не могла взять их обратно. Я решил не медля вернуться в замок и найти там все, что смогу. Когда я встал, чтобы уйти, она спросила:

— Увижу ли я тебя еще раз?

— Я уверен, что ты встретишь еще не одного Магнуса Фергюсона, — ответил я.

Вернувшись в замок, я обнаружил, что дверь, ведущая внутрь, осталась открытой со вчерашнего дня, когда я уходил, и я свободно вошел, не встретив ни одного человека. Прежде чем подняться наверх, я решил зайти в библиотеку.

В ящике бюро я снова увидел очки (не положил ли их туда сам престарелый герцог?) и стопку воображаемых писем, содержание которых чудесным образом не изменилось с момента моего предыдущего посещения. Подойдя к одному из шкафов, я открыл стеклянную дверцу и сразу увидел ряд научных книг: «Минералогия» Трибулла, «Зверинец» Петра Августа, «Движение паров» Доусона… Я очень хорошо знал каждую из этих книг. Возможно ли, что книжный шкаф предстал передо мной знакомыми образами, вышедшими из развертывания моего воображения? Чтобы сделать исследование более полным, я взял с полки «Механику» Томаса Хьюза и открыл ее на первой странице. На полях я сразу увидел карандашные заметки, сделанные моим почерком. Более того, я помнил, как я их делал. Я рассудил, что поскольку мои ощущения — простой результат памяти или воображения, то это открытие является наименее замечательным из всех, с которыми мне пришлось столкнуться.