Принцип домино

— Я не знаю, что она может сделать, и не собираюсь узнавать. Я просто не хочу, чтобы ты ей звонила. Хорошо?

— Хорошо. И не злись.

— Я не злюсь.

— Тогда почему ты орешь на меня?

Она ушла в ванную и закрыла за собой дверь. Было слышно, как она плачет. Мне хотелось пойти и поговорить с ней, но я сдержался; вышел на террасу и закурил, глядя на океан.

Через некоторое время дверь ванной открылась, Телма вышла на террасу, уже переодевшись в халат, и обняла меня.

— Прости меня.

— Тебе не за что просить прощения.

— Все равно извини меня. Я не хотела ссориться.

— Все в порядке, — ответил я. — Мы не ссоримся. — Я обнял и поцеловал ее. Телма опустила голову мне на грудь.

— Я сейчас скажу ужасную глупость. Когда я плакала, запершись в ванной, жалела себя и пыталась рассердиться на тебя, внезапно мне захотелось, чтобы ты… ты понимаешь… Внутри стало смешно. — Она взяла мою ладонь и сжала ее коленями.

— Ничего смешного в этом нет, — ответил я.

— Я не имею в виду смешное. Ты понимаешь, о чем я говорю.

Я опустился на кресло и посадил ее к себе на колени; прохладный ветер с океана распахнул ее халат.

— Что ты, Рой! Нас увидят.

— Не увидят.

— Но мы одеты.

— Ну и что? Ведь тебе хорошо?

— Еще бы, — ответила она.

Позже я отнес ее в комнату, мы разделись и легли прямо на покрывало, а в окно светила луна. Так мы и заснули.

45

Мы оба проснулись в три часа ночи, дрожа от ночной прохлады. Телма скользнула под простыню, а я нашел в шкафу еще одно одеяло и накрыл ее.

— Так будет лучше, — сказала она. — Теперь мне тепло, но очень хочется есть. Почему так хочется есть?

— Мы не ужинали. Наверно, поэтому.

— Желудок прямо сводит от голода.

Я взял трубку. После длительного молчания мне ответил мужской голос.

— Можно как-нибудь заказать еду в номер? — спросил я. — Мы проголодались до смерти.

— Прошу прощения, сэр. Мы обслуживаем номера только до двух часов. Но на первом этаже есть кафе, которое открыто всю ночь.

— Может ли официант из кафе принести нам поесть?

— Боюсь, что нет, — ответил он. — Кафе не обслуживает номера.

Я повесил трубку и начал одеваться.

— Не беспокойся, — сказала Телма. — Не уходи. Если нужно, я могу потерпеть.

— Может быть, ты и можешь. Я не могу.

Я вернулся через двадцать минут и принес четыре сосиски, четыре котлеты с перцем, мешочек жаренной картошки и четыре стаканчика горячего кофе. Сидя на кровати, мы съели все бутерброды, поспорили из-за последнего кусочка картошки и выпили кофе до последней капли. Я выбросил пустые коробки и стаканы в мусорную корзину в ванной, лег на кровать и погасил свет.

— Вот так будет лучше, — заявила Телма.

— Ты наелась?

— Я съела все так быстро, что пока даже не могу сказать. — Она перекатилась поближе ко мне, положила голову мне на плечо и задрала вверх ноги. — От меня пахнет жареной картошкой, — сказала она. — Тебе хотелось бы спать рядом с женщиной, у которой жирные руки и от которой пахнет луком?

— Дай подумать, — сказал я.

— Слишком поздно. Я уже все решила.

46

За окном висел тяжелый туман. Вдали слышались звуки туманных горнов.

— Сколько времени? — спросила Телма.

Я включил лампу возле кровати и посмотрел на часы.

— Пять часов.

— Вот что бывает, когда выпиваешь столько кофе, — сказала она. — Я не могу заснуть.

— Я тоже не могу. Хочешь немного развлечься?

— Ты сошел с ума. А ты?

— Конечно, почему же нет?

— Очень ты красиво говоришь. Если тебе все равно, я бы хотела немного отдохнуть.

— Только потом не говори, что я к тебе не приставал.

Телма опять положила голову мне на плечо, помолчав,

сказала:

— Может быть, тебе все равно, но пока мы были… пока ты был в тюрьме, я все время оставалась одна.

— Я об этом не спрашивал.

— Знаю; но все равно хочу тебе сказать.

— Хватит об этом.

— Тебе было бы обидно?

— Пожалуй, не очень.

— Но было бы лучше, если бы я оставалась одна?

— Конечно. Как любому.

— Я всегда думала о тебе. Ты постоянно стоял перед моими глазами. Я даже никуда не ходила, не встречалась с чужими людьми. Чтобы ни у кого не возникли про меня разные мысли, и чтобы не оказаться в таком положении, из которого не удалось бы выбраться. Жизнь в Хобарте вместе с Кларой была как в монастыре — иногда за много дней я не видела ни одного мужчины. Только молочника, и то всего на несколько секунд. — Она перекатилась на спину и сунула подушку под голову. — Когда я уехала к Фей, было по-другому: она и Пирс — это фамилия ее мужа, кажется, я тебе говорила, — любили приглашать гостей, немножко выпить и поиграть в карты. Поэтому в доме постоянно находились посторонние. Но их друзья очень быстро поняли, что я замужем. Мы рассказывали всем знакомым, что ты работаешь в Венесуэле на добыче нефти, а мне нельзя уехать к тебе. Поэтому люди знали, что я совершенно не стремлюсь к разным глупостям и не хочу ни с кем иметь дело. Фей и Пирс в этом отношении вели себя очень смешно. Они смотрели за мной так, будто мне десять лет, словно я никогда не ходила на свидания и меня даже в жизни не целовали.