Принцип мести

Последующие десять дней пути были особенно трудны: нам приходилось карабкаться по горным кручам, преодолевать расщелины в скалах, по шатким акведукам перебираться через пропасти, на дне которых пенились бурные потоки, сбегающие с заснеженных вершин Тибета. Неописуемые красоты здешних мест стоили того. Но все чаще мне приходилось задумываться не об эстетической или познавательной стороне нашего путешествия, а о его конечной цели. Что ждет нас? Бои без правил, в которых нам предстояло принять участие, без всякого сомнения, были жестокой забавой. Поэтому я заранее готовил себя к худшему. Самое главное, что мне и моему другу Игнатию надо было в себе преодолеть, выходя на ринг, это не страх – я хорошо понимал это – а собственную законопослушность, которую в нас вдалбливали десятилетиями воспитатели, педагоги и наставники. Цивилизация привила нам множество предрассудков и табу, от которых следовало решительно избавляться, потому что в горах действует только один закон – закон гор. Безотчетная боязнь отступить от общепринятых правил и моральных норм, когда на тебя нападают с целью убить, ложное благородство, упование на какую-то высшую справедливость, силы добра, которые не дадут победить силам зла, ожидание помощи извне, которое, как считают психологи, обнаруживается в структуре сознания и ментальности современного человека – вот что представляло для нас главную опасность. Здесь не было никаких запретов, и полагаться каждый из нас мог только на самого себя.

Игнатий, по-видимому, тоже понимал, на что шел, и как человек разумный, отдающий себе отчет в своих поступках, не питал никаких иллюзий.

– Каюсь, о богочеловеке придется на время забыть, – сказал протоиерей, когда я поделился с ним своими мыслями, – и вспомнить о человекозвере...

Наконец настал тот день, когда мы вышли на горное плато в верховьях реки Нмайки, где увидели величественный буддийский храм, обнесенный монастырской оградой, а чуть ниже – развалины древнеримского колизея с полуосыпавшимися кольцеобразными рядами каменных кресел и ажурной стеной с зияющими глазницами приземистых арок и окон.

Это невозможно, подумал я. Как могла пересечься история Рима с обособленной жизнью тибетских монахов здесь, высоко в горах, можно сказать, в самом сердце Азии?

Словно отвечая на мой вопрос, Илия произнес:

– Редкое соединение двух великих культур. Здесь когда-то останавливались на постой послы из Римской империи, следующие сухопутным путем через северную Бирму в Китай. Это их рабы построили колизей, чтобы скоротать время в привычных для плебеев и патрициев кровавых зрелищах. Перевал был занесен снегом, поэтому им пришлось ждать до весны, когда снег растает и горные тропы освободятся ото льда. Это было в девяносто седьмом году нашей эры. В свите послов, возможно, находились первые христиане. К сожалению, упоминаний о них я не обнаружил.

Илия еще раз развернул парабаик, чтобы окончательно свериться с маршрутом по карте, и убежденно произнес:

– Да, это здесь. Мы пришли.

На территорию монастыря мы проникли беспрепятственно – никто не остановил нас, никто не поинтересовался, кто мы и откуда и что нас сюда привело, хотя видели нас многие, и в их числе насколько монахов, которых мы узнали по оранжевым одеяниям. Создавалось впечатление, будто пагода охраняется только скульптурными изображениями, характерными для буддийских культовых сооружений – духами пантами и чинте, мифологическими львами, стерегущими вечность. В башне многоярусной и «многокрылой» пагоды мы не встретили никого – лишь статуя Будды взирала на нас с высоты своего трехметрового роста.

– Нас, кажется, не ждали, – негромко проговорил Игнатий, рассматривая внутреннее убранство башни.

– Не торопитесь. Сейчас здесь появится сая – учитель, духовный наставник, – сказал Илия.

И действительно, не прошло и двух минут, как к нам подошел низкорослый пожилой монах. Его речь, как объяснил нам Илия, была обычным в таких случаях приветствием, выражающим радость по поводу нашего благополучного прибытия в монастырь и пожелание здоровья, успеха и процветания на этой замле. Лицо сая покрылось многочисленными мелкими морщинками, возле глаз отчетливо обозначились «гусиные лапки», причем самих глаз почти не было видно из-за приветливой улыбки, которой он с нами щедро делился. Но при этом у меня возникло ощущение, что «учитель» пристально за нами наблюдает.

– Сая спрашивает, принесли ли мы с собой нэцке, – перевел Илия.

– Конечно, – сказал я и достал две статуэтки божества довольствия и счастья Милэфо.