– Жалко её, так и не раскрылась ни как личность, ни как женщина, и не раскроется, если… пора звонить, срочно звонить, – и Шелег набрал номер службы спасения.
– Это третий повторный вызов, звонит вдова повешенного, это случилось пять минут назад. Я ещё не успела привыкнуть к новому семейному положению. Я буду ещё долго по привычке писать «замужем», – и Шелег зарыдал в трубку. – У него получилось только с третьей попытки. Да, язык наружу, пульс уже не прощупывается, нигде не прощупывается, я везде проверяла, и на руке тоже. Это не помехи на линии, это рыдает его сын-сирота, последние минуты прощания с биологическим отцом. Ему через три месяца будет год, но он всё понимает, очень развитый ребёнок, тонкая натура, и я не удивлюсь, если через какие-нибудь полгода он нежными музыкальными пальчиками-бутылочками дотянется до клавиш фортепьяно. В интеллигентных семьях это не из ряда вон выходяще. А сейчас он рыдает, а может, смеётся. У него так потешно вывалился язык. Нет, не у ребёнка, у его бывшего отца. Я не могу с вами больше разговаривать, у меня истерика, у меня только что скончался муж. Завтра проснусь одна в холодной постели, одна… – и Шелег опять зарыдал. – Я закажу надгробную плиту с надписью «Он бы мог уйти от нас не сегодня» и поставлю дату. Кстати, как ваша фамилия? Я бы хотела выгравировать на плите и ваше имя, как работника, явившегося косвенной причиной его преждевременного ухода. Так как вас зовут?
Малыш засмеялся в колыбели.
– Вот слышите, никогда не знаешь, он рыдает или смеётся. У него так потешно вывалился язык, у отца. Приезжайте скорей, сами увидите, – Шелег положил трубку и спрыгнул с дивана. Малыш продолжал смеяться, лукаво глядя на Шелега любящими глазами.
«Неужели?.. не может быть… он всё понимает. Это из-за моих сказок, буду впредь рассказывать ему обычные детские про Дюймовочку, Колобка, и эту… Золотую Рыбу».
Малыш повернулся на бок, подоткнул кулачёк под щёку и уснул. В Комнате Смеха истерически закричал Заждан.
«Приехали, – мелькнуло в голове кота, – не служба спасения, а срочный похоронный сервис». И действительно, возле входа в дом стояла машина с надписью: «Мы рядом, когда вас нет».
– Я жив, – орал Заждан, – прекратите вводить в меня консерванты, ещё не лето, я и без химии продержусь до похорон два-три дня! Почему вы решили, что я умер, я лично так не считаю! Человек может находиться на грани жизни и смерти долгие годы, и у вас нет права лишать меня этого пограничного состояния. Мне ещё предстоит совершить великое, вписать своё имя в книгу рекордов Гиннеса, не надо колоть, больно!
В углу тихо всхлипывала Хана. Ей не хотелось вновь вступать в неупорядоченные связи с мужчинами. Но как ещё по-другому из тысяч найти одного, своего, родного, такого, как бывший муж?
– Я хочу знать, кто вам сообщил о моём пограничном состоянии, – не умолкал Заждан, – я нахожусь в нём уже много лет, почему именно сегодня? Кто назначил мой уход на 8 марта, кстати, сегодня Женский день, а я не успел купить своей вдове цветы, прекратите колоть меня в лицо, я не заказывал акупунктуру! Хана, зачем ты вызвала их, неужели ты не могла иначе? Женщина в счастливом браке может пойти на многое, но ты!.. Ты перешла границу!
– Я не звонила, – шептала, всхлипывая, Хана.
– А кто, кто тогда звонил? – Он перевёл взгляд на ухмыляющегося Шелега. – Это он, точно он! Хана, ты можешь исполнить первое посмертное желание мужа?
– Конечно, – ответила, продолжая всхлипывать, вдова.
– Принеси из комнаты Малыша новый топор с красной ручкой, я им ещё ничего не рубил, ни деревца посаженного вражьей рукой, ни… – и он опять посмотрел на Шелега.
– Хочет забрать меня с собой, – шепнул Шелег Мышу, – в Египте в эпоху Тутанхамона фараоны забирали в гробницы самых любимых животных.
– Я очень польщен, – вежливо сказал он Заждану, – но кто тогда будет рассказывать Малышу сказки?
– Хана, неси топор, быстрей неси, а то уйдёт, – вопил Заждан. Санитары слушали безучастно.
– Дайте мне подготовиться, привести себя в порядок, мне нужен костюм, не могу же я отправляться в последний путь в трусах и одном тапке. Второй – вон там под потолком котом висит, будет правильней сказать из-за кота, потому, что кот пока не висит. Жуткое животное, должен я вам сказать. Нарочно не говорит по-человечески, играет бессловесную тварь, – и он кивнул в сторону Шелега. – Представьте, он моему сыну сказки про аннигиляцию и ядерный распад рассказывает. И что из него вырастет? Нет, не из кота, кот взрослый, я про сироту. Уверен, что вам в детстве не рассказывали такие сказки, иначе бы вы не стали тем, кем являетесь – санитаром, и не простым санитаром, а санитаром-могильщиком. На вас обществом возложена ответственность, которую не возложили бы на неуравновешенного медработника с неустойчивой психикой.
Шелег спрыгнул со стула, подошёл к санитару, и потёрся о его ногу, преданно урча.