Принцип неопределённости

– Вот так. Прости? – я не понимала, услышала ли она меня правильно? Хотя что там было путать. «Ну скажи же хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь». Мне просто хотелось, чтобы это уже поскорее закончилось.

Смазанная и неровная пощёчина – не столько больно, сколько неожиданно. Вот и всё.

Маша собиралась молча, шатаясь по дому и хватаясь за стены. Мне стало вдруг страшно – а вдруг ей будет совсем плохо? Вдруг не надо было вот так на день рождения, после выпивки. Как она будет добираться? Я поймала Олин взгляд – он тоже был тревожным. Я знаком показала ей, что провожу Машу и вернусь, она кивнула.

Мы ехали в автобусе, и Маша знала, что я еду с ней. Но не смотрела в мою сторону, усиленно делая равнодушный вид, хотя руки у неё дрожали. Я не стала идти с ней до квартиры, только проследила, что она зашла в дом. Хотелось поскорее вернуться домой, но что-то меня держало. Я смотрела на окно Машиной комнаты. Сколько прошло времени, она уже должна была попасть домой?

Я в последний раз отсчитала её этаж и окно – больше не придётся высматривать в нём потайные знаки. У нас был код: зажжённый свет – можно заходить, свет погас – подождать во дворе, в условленном месте, задвинуты шторы – шухер, уходи.

Я подождала ещё пару минут. Маша подошла и задёрнула шторы.

Дома меня ждала Оля и праздничный торт.

Глава 12. Аня

Год, когда Ната ушла из нашей школы, стал для меня каким-то мраком. Мы постоянно шлялись с Мариной по пустым классам, сбегали с уроков, чтобы запереться в туалете и болтать там до звонка. Это не мешало нашим оценкам, и поэтому учителям глобально было всё равно. Разговоры были в основном о нашей непростой судьбе, непонятых и угнетаемых всеми вокруг душах.

Мы писали графоманские чернушные стихи о смерти, суициде и несчастной любви. Чтобы получить материал для творчества по идее необходимо было пережить что-то хотя бы косвенно связанное с темой нашей поэзии. И так как тему смерти раскрывать было особенно не из чего, мы обе интуитивно выбрали столь популярный, сколько же богатый сюжет разбитого сердца.

Марина периодически пропадала из школы на день или два. Появляясь потом, она рассказывала, как тайком встречалась с Алисой – девушкой, которую она любит. Алиса не ходила ни в одну школу в Москве, и на самом деле большую часть времени жила в Штатах со своим отцом, но иногда приезжала в гости к матери. Рассказы Марины были одновременно и невероятными, и удивительными. Не верить ей я не могла: мне хотелось доверять хоть кому-то без сомнений.

Прозаичность, с которой в наших отношениях с Пашей наступила половая свобода, не вдохновляла меня на рифмы. В этом не было надрыва, трагедии. Ведь он всё так же одаривал меня цветами и милыми безделушками. А мне не хватало зрелости и смелости разглядеть в его поведении простое свинство. С другой стороны, мне позволялось пробовать другое. Но что? Я делала такую крупную ставку на эти классические и предсказуемые отношения, что, прогадав, растерялась – куда же теперь податься? На какой стезе пробовать свои вкусы дальше?

Всё образовалось как-то само собой. Мы гуляли с Натой и Мариной, слушали уже заученных наизусть «Снайперов», шатались по Пушкинскому бульвару, где собирались остальные поклонницы творчества Арбениной, Сургановой или просто девушки, разделявшие их предпочтения в романтических отношениях. Со мной знакомились, я знакомилась. Обмены телефонами, встречи, походы в кино, первые пробы необычных впечатлений. Так прошёл год.

В конце 10 класса я ушла из школы. Нагрузка стала слишком высока, и я решила заканчивать год экстерном, оставив максимум сил для подготовки к вступительным экзаменам. В экстернате поближе к дому было просто учиться, и я не страдала от отсутствия общения с одноклассницами, которых с недавних пор перестала переваривать. Тем более, что Марина практически перестала появляться в школе, сдавая контрольные и зачёты как-то дистанционно.

Жизнь была похожа на какую-то репетицию спектакля, в которой я не знала, какие сцены и реплики мои, а какие чужие. Я выходила на сцену невпопад, произносила слова некстати и неуместно. Порой мне казалось, что я словно призрак, который пытается донести что-то из потустороннего мира до своих близких, но они не слышат и не чувствуют моего присутствия. Иногда, когда я ждала Пашу, который неизменно опаздывал на нашу встречу на час, а то и полтора, в моей голове начинали появляться сомнения: а действительно ли мы договаривались на это время? Может, мне почудилось? Или, может, меня вовсе нет, я только плод воображения, фантазия, а значит ко мне невозможно ни опоздать, ни задеть меня. И мои мысли – это только поток какой-то вселенской информационной энергии, которая завихряется вокруг призрачной мельчайшей пылинки.