Принцип неопределённости

В такие моменты меня захватывало необычное ощущение: как будто всё моё тело состоит из вспененного чугуна. Чего-то необыкновенно пышного, объёмного как сахарная вата, и в то же время тяжелого и давящего, тянущего ко дну. Бесчувственного как защитный костюм кинолога. Я не могла пошевелить даже ресницей, ведь каждая моя мышца была замурована этой монтажной давящей пеной, которая продолжала сжиматься, вдавливая меня в моё собственное сознание. Я не чувствовала страха, лишь неприятное, но ненавязчивое, хоть и непрекращающееся давление. В сознании я видела перед собой абсолютно белое бесконечное поле пустоты, в центре которого крошечная девочка собирала из ниоткуда миленькие цветочки и напевала тонким голосочком какой-то неузнаваемый мотив: Ля, ля-ля, ля-ля. Она увлечена своим букетом и не слышит, не чувствует падения колоссально огромных стальных прутов обхватом в метр – они падают в миллиметре от её спины каждую минуту или чаще. Но каждый раз ей удаётся отступить на полшага в стремлении к следующему несуществующему цветку.

Я никогда не понимала ни этих ощущений, ни видения, но покорялось своему подсознанию в том путешествии, в которое оно меня приводило.

Где-то зимой Паша подарил мне кольцо: дорогое, в известной бирюзовой коробочке, с сердечком, выложенным бриллиантами. Похвастался тем, как долго копил на него. Сказал, что любит, что мы всегда будем вместе.

– Будем вместе? – я надела кольцо на палец, переборов отвращение к слащавому сердцу.

– Ну да, как же ещё?

– Кто ещё будет с нами вместе? – я прекрасно знала, что он продолжает окучивать моих одноклассниц.

– Ты про это, – он пожал плечами, поморщился. Потом коварно улыбнулся. – Мои девочки, твои – пусть будут.

Паша знал, что я встречаюсь с девушками. Но его это не расстраивало, а скорее даже заводило. Часто он расспрашивал меня о деталях того, чем мы занимались с той или иной моей пассией. А я сменяла одну девчонку на другую, не видя особого смысла ни в одной из них. Пока однажды на очных часах в экстернате не увидела новую одноклассницу.

Её звали Рая. Тёмные, густые как мелкосмолотый кофе волосы, тонкий нос на ровном, молочном лице. Меня сразу захватили её глаза: ярко василькового цвета, с серебристыми искринками, которые мерцали, когда она смеялась. Изящные пальцы с коротко остриженными ногтями – Рая играла на гитаре, выделялись на фоне нарочито грубой, мальчуковой одежды: потёртые джинсы брата, с лишней тканью там, где девушкам она не нужна, толстовки и футболки серых, синих, тёмных цветов, гриндера, рюкзак вместо сумки.

Я влюбилась в Раю, в её глаза, в её голос: она пела мне свои песни, в которых звучала то хрипло – как будто голос сорван в попытке докричаться до кого-то, то необыкновенно тонко и ясно – как могла бы звучать хрустальная звезда среди пустого рождественского неба. Слушая домашние, любительские записи её песен, я неизменно плакала от восторга и любви.

Рая дружила со мной. Ей нравились мои стихи, мой юмор и мои рассуждения о мире. Мы подолгу болтались по городу, обсуждали всё на свете, катались на троллейбусах, слушали плеер. Обычно напористая и уверенная в себе, перед ней я робела. Во-первых, она была из совершенно другого мира: она слушала другую музыку, сама играла в группе. Во-вторых, она была слишком красива: никогда ни до ни после я не встречала такой красивой девушки. В-третьих, Рая была на сто процентов гетеросексуальна. Но это никак не останавливало мою растущую упрямую влюблённость. Вплоть до одного случая.

Мы всё также гуляли по весеннему городу после уроков, размачивая наши кеды в апрельских лужах. И разговаривали, кажется, о Питере. Я уже была там и не раз, а Рая никогда.

– Чем, ну чем он такой особенный? Ну город и город. Эрмитаж там, ну музеи всякие. Если ты не задрот, чего там делать?

– Ну ты чегоооо! Там так круто! Там же клубы, тусовки, там атмосфера, – я жарко её убеждала, но больше ради того, чтобы раззадорить и полюбоваться на искорки в глазах.

– Атмосфера!.. Она там, где ты её создашь. А клубы и тусовки – это тупо.

– Вот слова будущей рок-звезды! Твои фанаты будут польщены.

– Да нет, ну не все. Все подряд – это тупо, это неинтересно.

– В Питере не всё подряд, там классные!

– Классные – это не в России.

– Да ты, матушка, сноб! – меня всегда бесила Райкина зацикленность на иностранной музыке, мне так хотелось, чтобы она вслушалась в слова и стихи «Снайперов» – и тогда, она бы поняла… Поняла меня.

– Да, я сноб! И что ты со мной сделаешь? – тут наконец Рая рассмеялась, откинув волосы назад. Я как оленёнок замерла, зачарованная тем, как солнечный свет заполнял её всю.

Мы помолчали.

– Ну ладно. Допустим, концертами и клубами тебя не заманишь. А крыши?

– А что, в Москве с домов сняли все крыши? Сенсация-сенсация, в городе съехали абсолютно все крыши! Жители просто не просыхают! – Райка заливисто хохотала, театрально размахивая руками на манер мальчишки с газетами.

– Ну нет! В Питере совсем другие крыши! Они красивые, – я схватила её за руки, чтобы остановить это представление.