Принцип револьвера. Часть 1 (СИ)

Пламя крошечного костерка весело заиграло, заставляя танцевать тени на стенах башни. Обломки стеллажей, которые Мика бодро разламывал, колотя по древним стенам, тихонько потрескивали. Сизый дым поднимался кверху, уходя в большущую дыру - у меня сложилось впечатление, что ее проделал какой-то огромный предмет... Может колокол? По слухам, колокола тоже украли, сдав на металлом. Обычное дело сейчас. Такое же обычное, как окна без стекол - хорошо, что есть чем занавесить проем - все же я молодец, брезент пригодился.

"Хозяюшка!" - вспомнился голос Мики, не поймешь шутит или всерьез - но в голосе улыбка.

Подогретая на углях банка тушенки распространяла аппетитный запах, большая лепешка слегка вспрыснутая водой из их старой, мятой фляги, доходила на прутиках рядом... А рот наполняется слюной... Какой же маленькой кажется эта жестянка "гуманитарной помощи". Но хорошо, что есть хотя бы она - нам повезло, попали под раздачу - с машины, окруженной мордатыми автоматчиками в белых касках, в толпу россыпью швыряли консервы и коробки с печеньем, а вопящая, давящая друг друга толпа рвала подачку из рук. Противно - мы с Микой тоже были там, дрались и пихались из-за нескольких баночек и пакетов с лепешками. Животные под прицелом маленькой камеры оператора из касок, фиксирующего это безумие.

--Для отчетности, - зло пояснил потом Мика, в ответ на мой горький вопрос: "зачем?!".

Тушенка и хлеб закончились быстро, как детство. Только что восхитительные волокна мяса таяли во рту - и вот уже пустая, выскобленная до блеска, банка летит в угол, а желудок требует добавки, которой не будет... А потом наваливается сонливостью усталость.

Я поерзала на диване, в надежде, что вредная пружина перестанет колоть бок. Мика раскопал здесь остатки некогда стильного дивана. Почти целого, не хватало только пары ножек, да пружины торчали кое-где. "Диван на сцене", - с улыбкой процитировала я что-то полузабытое из театральной критики. Жаль, он не понял шутки, но все равно... Получилось смешно. Мика так серьезно начал прикидывать версии появления этого дивана в подвале, что я засмеялась.

--Мик, тебе не все равно? Бродяги его сюда притащили, хозяева от бомбежек в подвале прятались... Есть мы, есть диван. И ладно...

Как же удобно и комфортно было сидеть на нормальной мебели. И тепло, - мне наконец-то удалось согреться.

--Знаешь, - сказал вдруг Мика, - а ведь здесь раньше был каземат. Ирония судьбы. Из всех помещений башни уцелела только тюрьма.

--В Башне давно не было казематов - отмахнулась я сдерживая глупую улыбку, - она уже лет сто как музей.

--Угу. Но каземат был раньше, - Мика кивнул головой на прибитый к стене железный ошейник. Рядом еще сохранился след от таблички с комментарием.

--А каково это жить в музее?

--Привыкаешь...

Действительно, ко всему привыкаешь... И к толпам туристов, которые организованно осматривают твой дом. И к тому, что всегда на виду...

--Хотя... все равно немного чувствуешь себя экспонатом в кукольном домике.

Мика улыбнулся краем рта и снова отвернулся к стене, что-то рассматривая. Я тоже уставилась на стену, силясь понять, что он там такое увидел.

--Однако основательно строили предки... Я ведь до войны на строительном учился. Хотел на архитектурный, но там за учебу надо было бы платить. А в строительный конкурса не было, а предметы почти те же...

--А я на истории искусств...

--Что, правда? - изумился, присаживаясь рядышком, Мика.

--Ага... - сонно согласилась я, прижимаясь к нему.

Руки Мики скользнули ко мне под одежду. Теплые, ласковые. Я, не открывая глаз, замерла, встречая губами поцелуй.

Иногда мне казалось, что я больше никогда не смогу вот так, по-настоящему, отдаваться мужчине. Сама мысль о подобных отношениях вызывала тошноту, тело скручивали воспоминания о страхе, унижении, боли, но... Первый раз с моей стороны это было чем-то вроде благодарности. Или во всем виновата привычка? Я просто привыкла к своему спутнику, рядом с котором можно было просто молчать, на которого можно было опереться. Например, ковыляя по длинному гимназическому, вернее уже госпитальному коридору, с закованной в гипс ногой. А потом, когда старичок-врач сообщил, что Мику можно считать здоровым, испугалась остаться совсем одной и... Попыталась привязать его к себе единственно верным способом. Или единственно доступным? Ну а потом уже, в сладкой истоме жаркой ночи, решила, что, наверное, сама хочу того же самого. Вернее не хочу одиночества. Может быть это и не любовь, но немножко ласки, чем плохо? А может ласка и любовь - это одно и то же? Пусть даже это призрачное ощущение окажется иллюзией. Но это будет потом, не сейчас...