Принцип Солнца

– Спокойствие, только спокойствие. Это короткое замыкание, просто выбило автомат, сейчас включим… “Ну, началось!” – подумал Владимир Николаевич.

“Господи! Спаси и сохрани!” – молилась Зинаида Алексеевна.

“Какой же еще нужен свет, когда она стоит в ореоле северного сияния на вершине айсберга, будто американская статуя свободы?! Его гордая королева, любовь и негасимая страсть, боль и светлая радость. Примчалась на белых оленях, издалека, чтобы встретить его. Стоит, безумно красивая, и приветливо машет рукой: “Любимый, ты – вернулся?” Дмитрий аж глаза закрыл от удовольствия. А когда открыл – непроизвольно съежился под взглядом дикой кобры перед укусом.

Но Дима неверно интерпретировал взгляд любимой: Оля любовалась им. Его стройной фигурой, в черных штанах и темносиней спортивной флисовой куртке с капюшоном, из-под которой небрежно выглядывала голубая футболка. Такой большой, такой красивый, такой сильный мужчина… Небритый и молчаливый. Любимый, который затаив дыхание, восхищенно смотрел на нее. Если бы Оля жила в XVIII веке или в начале века XIX, она непременно потеряла бы сознание от дерзкого взгляда этих серо-синих глаз, непременно бы потеряла. Но тесные комнаты старых московских квартир не предполагают таких экзотических пируэтов, потому что при неудачном стечении обстоятельств можно удариться головой о какой-нибудь предмет.

– Дядь Дим, а ты танцевать любишь? – шепотом в темноте спросила Алька.

– Еще как! – ответил Дмитрий.

– Да будет свет! – сказал Владимир Николаевич.

– Ура деду! (Алька.)

– Родители, давайте, знакомьте меня с теми, с кем я еще не знаком! “Где Алексей-то?!” (Дима.)

– Да, ты, со всеми здесь знаком… (Влад. Ник.)

– Нет, дядя Дима, еще не знаком с моей мамой и с Алешкой! (Алька.)

– А где, кстати Алексей? Что-то его давно не видно? (Влад. Ник.)

– Так он же на гардеробе сидит, модели разбирает. (Зин. Алекс.)

– Да здесь, я, здесь, – Алешка вышел из комнаты и внимательно посмотрел на отца.

“Так вот ты какой, дядя Дима. Ничего себе! Вот бы показать тебя Маринке, что б она знала, какой я буду, когда вырасту. Такой большой… Совсем и не страшный, и безоружный. И почему табу?”

– Алеш, это дядя Дима, он – геолог, – сообщила брату Алька.

– Почему геолог? Он же юрист… (Алеша.)

– Нет, геолог, потому что у него в рюкзаке камни-самоцветы! Дядь Дим, это мой брат; он всегда со мной спорит! У него вся физия разбита, потому, что он занимается восточными драками… (Алька.)

“Ничего себе, Алеш, какой ты большой! А физиономия у тебя – класс. Сразу видно – чей сын”. (Дмитрий.)

– Дядь Дим, это ваши машинки? Я все разобрал, извините… Было интересно, как устроены старые модели. (Алеша.)

– Да, о чем речь: если, что нужно, забирай, на запчасти, – Дмитрий протянул руку: – Ну, давай знакомиться, Алеш.

Алексей руку ему пожал.

“Ну, спасибо, сын! Дети-то, королева, отца признали. Моя кровь, невооруженным взглядом видно. – Так бы и стоял герой с дочкой на плечах, не отпуская руку сына. Замерли часы: Одиссей впервые увидел своих детей. Так бы и стоял, если бы не Пенелопа, неистовые глаза которой жгли ему спину. – Дорогая, ты полегче, полегче; куртка уже дымится. Иду к тебе, иду”.

– Алька, ангел мой, познакомь меня с твоей мамой, – попросил Дмитрий.

– Пойдем, дядь Дим, – ответила Алька. – Мам, это дядя Дима, он – геолог, и он знает, что я – ангел. А это моя мама, она – садовница, любит Макса и пишет книжки.

“А еще, дочка, она моя Оленька, моя любовь и моя судьба. Сейчас тебе сделать предложение, пока ты еще не опомнилась, или попозже,

когда ты придешь в себя от радости и неожиданности?” – думал Дима.

Его глаза, как бы он не старался их прищуривать, говорили о восхищении ее красотой и неодолимом желании близости. В ее глазах, хотя она старалась смотреть в сторону, он прочитал, что ждала. Дмитрий сжимал Алькины коленки; дочка обняла его за шею, положила подбородок на голову, и, улыбаясь, смотрела на маму.

А Дима смотрел на Олю отчаянно влюбленно, позабыв обо всем не свете. Губы шептали “хочу тебя, хочу прямо сейчас”. Он, как солнце, излучал любовь и тепло. Ольга почти растаяла от его взгляда. Ее глаза увеличились до невероятных размеров: Димка видел в них свое отражение в полный рост, даже Алька поместилась, и очень хотел утонуть в этих родных глазах, неопределенного сине-зеленого цвета…

– Ничего не понимаю… А разве Дима с Олей – не знакомы? – удивилась Маргарита Аваковна.

– Знакомы, конечно; просто давно не виделись, дурака валяют. Так мы будем пить чай или как? (Влад. Ник.)

– Давайте, давайте; пироги стынут! (Зин. Алекс.)

– Но мама и дядя Павел еще не дотанцевали? (Алька.)

Павел и Оля так и стояли в незаконченном танце. Дмитрию показалось, если Павел уберет сейчас руки, то Пенелопа упадет в обморок. “Хорошо, мужик, что ты ее держишь, – подумал он. – Дорогая, ты, давай, приходи уже в себя, муж вернулся! Голодный, между прочим. Я, точно, как Одиссей:[177] сто лет не был дома, вернулся, а жена себе женихов выбирает. Ничего не меняется в этом мире!”

Ольга и Павел подошли к столу.