Принципы

– Из того, что я знаю, вам противостоит опасный и безжалостный психопат. Почему бы не написать, что преступник имеет высокий уровень интеллекта? Как Ганнибал Лектор.

– Лиза, это расхожий миф. Психопаты не умнее обычных людей, – снисходительно возразил Ростовцев.

– Я знаю. Дело не в этом. Смотри, я напишу, что он успешный в жизни человек, возможно, творческой профессии. Его метод убийства – извращенно-утонченное социальное высказывание на тему танатической привлекательности полового акта как последствия сексуальной революции XX века. Такой перформанс оппонирования Фрейду – танатос, приходящий через эрос. Мы не будем оскорблять его, мы ему польстим. Мы почешем его ЧСВ, ведь люди склонны иметь о себе высокое мнение. Усыпим бдительность. Кто знает, вдруг он сам захочет что-нибудь о себе рассказать.

Дима не смог сдержать скептическую усмешку. Да, я, конечно, сильно разогналась.

– Что-то я путаюсь, – сказал Родионов. – Разве изначальная задумка была не в том, чтобы он как-то напрягся, засуетился, разозлился? А теперь мы с ним играть собираемся.

– Если он образован и хорошо себя контролирует, то напрягать его неразумно. Он может надолго затаиться. Или вовсе уехать в Иркутск и продолжить убивать там. Я понимаю, что энские полицейские в этом случае выдохнут с облегчением, но у нас ведь другая целевая функция?

– Другая, – спокойно ответил Родионов.

– А если он эгоцентричный самовлюблённый нарцисс, то может наделать массу ошибок от повышенного внимания к своей персоне. В любом случае, лучше так, чем как у него, – я кивнула в сторону Ростовцева.

– Хорошо. Делайте, как считаете нужным. Перед отправкой статьи в редакцию, согласуйте ее со мной. И ещё… Добавьте, пожалуйста, в профиль для публикации запись примерно следующего содержания: несмотря на сексуальный подтекст, удары ножом нанесены с высокой точностью, хладнокровно, с большими временными промежутками, что может указывать на отсутствие у преступника возбуждения в момент убийства, а также на его возможное отношение к медицине.

Фраза была стройная и стандартная, будто из полицейского протокола. Видимо, сказывался опыт, и подобные фразы выскакивали сами собой, как по накатанной.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я. Информация была действительно ценной и важной.

– Пара слов не для печати, – сказал майор. – Возможно, ваш подход имеет смысл. Наш субъект, безусловно, жестокий садист, но, к сожалению, при этом не дурак. С какой-то особо мерзкой выдумкой, не каждый додумается.

Я поблагодарила его за согласие с моими доводами. Оказалось, он не так уж и неприятен. Дима молча слушал наш разговор.

– Значит, на том и порешили, – обговорив ещё несколько мелочей касательно публикации, Родионов, наконец, поднялся, пожал нам руки и вышел прочь.

– Пойдем, – сказала я Ростовцеву, задвигая стул.

– Ты не будешь есть? – удивленно спросил он.

Действительно, на столе были расставлены тарелки с недобитой едой.

– Теперь я понимаю, почему ты такая худая, – с улыбкой сказал он.

Нет уж. Если взялась, обязательно доем. Я молча села за стол и схватилась за ложку. Еда уже остыла и оказалась далека от моих стандартов, но они, по правде, весьма высоки. Если смотреть объективно – вполне съедобно.

После обеда Дима подвез меня домой, и я приступила к работе над статьей. На фоне включила телевизор – никак не могла избавиться от привычки создавать на заднем фоне какой-нибудь шум. Работа шла хорошо – доступных мне материалов было достаточно.

Но не все было так просто. Нужно ведь отложить что-то на потом – на случай, если придется делать продолжение, а новых материалов мне не сольют. Да и фантазию приходилось прикладывать старательно – издание может быть не готово к излишне натуралистичным подробностям, а времени на переделку нет. Конечно, меня подредактируют и подцензурят, но все же я не люблю, когда мои статьи переделывают. Предпочитаю сразу делать, как требуется.

Пока я работала, наступил вечер, и столь неожиданно, что я едва спохватилась – сегодня еще не звонила детям. К счастью, они были заняты своими делами и не скучали. Даже Максим говорил рассеянно, будто куда-то спешил.

Может, это не к счастью, а к сожалению?

Меня коснулась тень черной меланхолии. Пройдет еще несколько лет… Не старение меня пугает. А то, что дети вырастут, заведут свои семьи. Это здорово, я очень хочу, чтобы они были счастливы. Но они покинут мой дом. И тогда я останусь совсем одна. В первый раз за всю сознательную жизнь.

Надо быть оптимисткой. У меня будет много внуков. Они будут настолько шумными, что я буду мечтать об одиночестве. И умру, мечтая об этом, так и не познав, что такое настоящее, абсолютное одиночество.

Когда закончу дело, куплю себе бутылку красного. Я заслужила.

После общения с детьми я не стала возвращаться к статье сразу. Все равно осталось немного, попробую причесать перед сном, если что – доделаю завтра. Пока что отправила черновой вариант на согласование Родионову и на ознакомление Ростовцеву.