Принципы

Выпрямившись, майор занес свою багровую от запекшейся крови ладонь левой руки над головой Точилиной, а правой коснулся поверхности напольного зеркала. Оно еле слышно скрипнуло об пол и слегка повернулось. Сменился угол отражения, и я увидела в зеркале лицо Ростовцева. Дима улыбался.

Неужели это действительно происходит? Глаза Анны широко раскрылись от удивления и страха, она все же начала оборачиваться, но было поздно.

Одним коротким движением Родионов опустил свою ладонь ей на макушку, и в этот момент как будто все силы оставили Точилину. Словно в один момент из нее изгнали всех бесов. Ноги подкосились, и она грузно шлепнулась на пол, отбросив пистолет в сторону.

– Иеото неможвно… – ее голос стал каким-то жеваным и странным. Я с трудом поняла, что она сказала – «это невозможно». Слова звучали, как у глухого человека, который пытается говорить, сознательно напрягая связки, но получается плохо, потому что он не слышит собственного голоса. Только она все прекрасно слышала…

– Воштыамойидал…

Это я уже не поняла.

– Чтобы к этому привыкнуть, нужно практиковаться несколько лет, – ответил майор.

Точилина в панике попыталась встать, но у нее ничего не вышло. Ее конечности неуклюже отталкивались от пола, но принять какое-то равновесное положение не получалось.

И тогда она начала кричать. Крик ее скорее напоминал какой-то ужасный утробный вой.

Родионов выругался, деловито подошел ко мне, пройдя мимо Ростовцева, и снял с меня полотенце, освободил мне рот. Затем вернулся к катающейся по полу Анне. Несколько раз ударил ее в лицо – без злости, совершенно хладнокровно, чтобы не дергалась. Пока она морщилась от боли, майор заткнул ей рот так же, как она затыкала его мне, затем перевернул ее на живот и застегнул браслеты наручников у нее за спиной. Я увидела на спине его куртки след от пулевого ранения с запекшейся кровью, но непохоже было, чтобы рана хоть как-то ограничивала движения Родионова.

То, что он сделал с Анной, было вне моего понимания.

Пока майор вязал Точилину, Дима стоял рядом, не шевелился и безотрывно смотрел в зеркало, на отражение нашей несостоявшейся убийцы. Не знаю, что он там увидел. Видимо, все никак не мог отойти от шока.

Закончив с наручниками, Родионов взял из ящика стола длинный кухонный нож и снова подошел ко мне.

– Потерпи, – коротко сказал он и деловито просунул лезвие между моим запястьем и пластиковой стяжкой. Одно движение – и пластик с легким щелчком разорвался, наконец-то освободив меня.

Отвлекшись от зеркала, Ростовцев, наконец, пришел в себя и бросился ко мне.

– Ты цела? – обеспокоенно спросил он.

– Да, все нормально. Она меня не тронула.

Родионов подошел к брошенному Точилиной пистолету и аккуратно поднял его с пола, обернув носовым платком.

– Интересно, откуда у нее такая крутая волына… – сказал он.

– Это мой, – честно признался Дима. – Дал ей для самозащиты.

– Держи, гений, – Родионов вернул оружие владельцу. – И впредь не суй свой ствол кому попало.

Прозвучало крайне двусмысленно. Очевидно, так и было задумано.

Дима ничего ему не ответил. Помог мне подняться.

– Что вы с ней сделали? – спросила я у майора.

– Применил немного малоизвестной, но эффективной психотехники. Не смогу объяснить, это нужно прочувствовать.

Какая такая психотехника? Что за чушь? Но пояснять он, очевидно, ничего не станет. По крайней мере, при Ростовцеве.

– Вы ранены, – сказала я.

– Есть такое. Но можете не переживать – пуля прошла навылет, важные органы не задеты. Кровотечение прекратилось. Я хорошо контролирую боль. Спокойно проживу еще пару суток, даже без медицинского вмешательства.

Теперь, когда опасность миновала, я увидела совсем другого Родионова – рассудительного, спокойного. Ничего общего с человеком, который направлял мне в лицо пистолет еще вчера.

Но Диму, похоже, интересовало другое. Как будто эти способности Родионова – какая-то мелочь.

– Она долго будет такой? – спросил Ростовцев.

– Если я ей не помогу, то очень долго. До конца своей жизни, если точнее. Потому что я не буду ей помогать.

– Саша, мне нужно поговорить с ней. Наедине.

– Посмотрим, получится ли, – усмехнулся Родионов.

– Ты же… Ты же не хочешь убить ее?

– Очень хочу. Но кто я такой, чтобы преступать закон, Дима? Заслуживаю ли я права судить?

– Заслуживаете, – сухо ответила я, сжав пересохшие губы.

– Правда? Любопытно… Но все же, я не вправе. Я не испытывал такого ужаса, как все эти женщины. Вот вы, Елизавета Лазаревна, другое дело. От ужасной и мучительной смерти вас отделяло несколько минут. Вы храбро боролись, но ваша попытка спастись провалилась… вы сполна хлебнули отчаяния. И сейчас, – Родионов повернулся и указал ножом в сторону Точилиной, – это животное находится в вашей власти.

– Лиза, не надо. Не слушай его. – Дима обратился ко мне, понимая, куда клонит Родионов. Я тоже это прекрасно почувствовала.

– Что вы посчитаете справедливым для этой женщины? Какой приговор вынесете?

Вот и прозвучало это холодное и страшное слово. Приговор.