Мы отлично понимаем, что сделать это — ох, как не просто, что необходимо преодолеть сопротивление большого и малого начальства, заинтересованного в рапортах о «преобразовании» земель и «прогрессивных методах» землепользования, что нужно немалое мужество для того, чтобы защитить землю от гибели. Но на что ж его еще употреблять, как не на защиту дела всей твоей жизни, как не на защиту твоих собственных интересов? Ибо и дом, который дорог земледельцу, ради устройства которого он тяжко трудится и вообще живет, сгинет, станет ненужной постройкой, коли погибнет земля. Что ему на ней тогда останется делать? Разве что разрабатывать соляные залежи. А сберечь землю кроме как земледельцу некому. Что до нее горожанину, выезжающему с «шефской помощью» в село как на каторгу или с прямо противоположным настроением — как на двух или четырехнедельный пикничок? Что до нее тому же мелиоратору, который приехал и живет в вагончике, смотрит на землю, как на «кубики» вынутого грунта и погонные метры или километры оросительных канав, а как только «выберет установленные объемы», укатит в том же вагончике, начисто выкинув из головы все, что на ней натворил? Что до нее тому же начальству, обеспокоенному лишь тем, чтобы получше да «попрогрессивнее» выглядеть в сводках и отчетах?
«Матушкой» и «кормилицей» называли всегда крестьяне землю и относились к ней, как к живому существу. И было это не переносным, а буквальным выражением их чувств и отношений к земле. Какие кровавые драки — село на село — устраивали даже не из-за гектара, а каких-нибудь пяти-десяти соток спорной земли! С какой самоотверженностью и гордостью шли на каторгу, на смертную казнь, чувствуя себя правыми в том, что отстаивали свою землю! И тоже ведь была не столько своя, личная, сколько общинная земля, и страдали не за свои претензии, «за мир» и именно тем и были горды.
А ныне, где они, те гордость и мужество? Достаточно одного недовольного взгляда самого крошечного начальника, чтобы протест сменился угодливым «чего изволите» да «как прикажете». А ныне на тысячах, на миллионах гектаров губят землю и, как тот министр или бульдозерист, убивающие леса, озера, таежные речки, тупо твердят: «Прикажут — прекратим!»
А изменилось отношение к земле — изменяется и паршивеет и сама земля. Попробуйте взять хорошего, породистого пса да кормить его сеном и брюквой на основании умозаключения, что это тоже «питательные вещества» — вон, как от них коровы и кролики жиреют! — да пинать его что ни день ежечасно. Он в такого паршивого ублюдка превратится, что даже плюнуть на него и то побрезгуешь!
И паршивеет и гибнет земля именно от такого паршивого отношения земледельца, а не только и не столько от воздействий мелиораторов, чье рукоблудство никогда не нанесло бы столько ущерба, если бы был на земле настоящий земледелец, а не «работник сельского хозяйства».
Взгляд крестьянина на почву, как на живое существо, со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе и отношением, по существу, смыкается с современным научным взглядом. Любой почвовед расскажет о том, какой это чрезвычайно сложный, точнейший и тончайший организм, как много в нем еще загадочного, не распознанного наукой со всеми ее современными хитроумными приборами, компьютерами и методами. Как она родится, как живет в течение тысячелетий, какие воздействия человека для нее, ну, если не благоприятны, так хоть особого ущерба ее организму не наносят. И какие ее губят.
Вопреки широко распространенному мнению, почва отнюдь не косное образование. Это блистательно доказал миру более ста лет назад великий Докучаев. Он впервые научно установил не только динамический характер образования почв как «продукта совокупной деятельности материнских горных пород, климата, растительности и рельефа местности», но и обнаружил и обосновал, если использовать нынешнюю терминологию, неразрывную взаимосвязь всех компонентов почвенного биогеоценоза — сообщества минералов, животных и растений: «В теснейшей взаимосвязи от органических веществ (как в виде живых растений, так и гумуса), — писал Докучаев, — находится большее или меньшее количество разнообразнейших животных (личинок, червей, жуков и пр.) и в почве и над почвой. А эти животные, как известно, отправляют в наших почвах самые разносторонние функции, как механические, так и чисто химические, имеющие иногда самое жизненное значение для почв».
Микробиология тогда, как и почвоведение, еще только зарождалась и хотя уже было известно, что почвы буквально битком набиты самыми различными микроорганизмами, но роль их в образовании и жизни почв была совсем не ясна, они скорее воспринимались как вредные «заразные» микробы, чем как полноправные и необходимые элементы почв.