И это только в одном колхозе, в одном только Ставропольском крае. А пылевые бури гуляют по всем степным районам страны — и на Кубани, и в Казахстане, и в Центральных черноземных областях. В 1984 году они вновь устроили солнечное затмение. Сегодня эрозией охвачено свыше 120 млн. гектаров — 53 процента всех пахотных земель страны! Ежегодные потери из-за этого составляют миллиарды рублей и десятки миллионов тонн ценнейших продуктов питания, главным образом зерновых (а значит, и молока, и мяса). В одной Черноземной полосе России только «за четыре года (1976–1980) площадь эродированных земель, по данным Института земледелия и защиты почв от эрозии, возросла с 2,8 млн. гектаров (15,2 процента общей площади) до 4 млн. (28 процентов), ежегодный ущерб от эрозии составляет 400 млн. рублей. На эрозированных землях теряется 30–60 процентов потенциального урожая» (Иващенко А. «Земля»).
И еще одна, последняя, цитата из того же очерка: «Век назад специалисты подсчитали, и вышло, что если плодородные поля Центрального Черноземья, откуда берут истоки самые лучшие твердые и сильные пшеницы России, совсем не удобрять, то гумусного потенциала хватит, чтобы получать урожаи в 30 центнеров зерна с гектара на протяжении пятисот лет. Правда, при одном условии — гумус не будет разрушаться плугом. Сейчас здесь берут не больше 18–20 центнеров с гектара и считают такой урожай нормой».
Примечательно, что российский крестьянин при всей своей «темноте и невежестве» понимал (или интуитивно чувствовал?), какие беды принесет плуг его матушке земле-кормилице. У замечательного русского писателя Николая Семеновича Лескова есть в его очерке «Загон» забавный рассказ о том, как его родственник, англичанин Шкот, управляющий пензенскими имениями графа Перовского, пытался заставить крепостных крестьян графа пахать землю более прогрессивным, на его взгляд, орудием, чем соха, плугом. С помощью Перовского, управляющего удельными землями царского двора, он решил распространить плуг на всю Россию. «Пробные борозды самым наглядным образом показали многосторонние преимущества смайлевского плужка не только перед великорусскою «ковырялкою», но и перед тяжелым малороссийским плугом. Перовский был очень доволен, пожал не один раз руку Шкоту и сказал ему:
— Сохе сегодня конец: я употреблю все усилия, чтобы немедленно же заменить ее плужками во всех Удельных имениях.
А чтобы еще более поддержать авторитет своего англичанина, он, развеселясь, обратился к «хозяевам» и спросил: хорошо ли плужок пашет.
Крестьяне ответили:
— Это как твоей милости угодно.
— Знаю я это, но я хочу знать ваше мнение: хорошо или нет таким плужком пахать?
Тогда из середины толпы вылез какой-то плешивый старик малороссийской породы и спросил:
— Где сими плужками пашут (или орут)?
Граф ему рассказал, что пашут «сими плужками» в чужих краях, в Англии, за границею…
— Это вот, значится, у тех, що у нас хлеб купу ют?
— Ну да, пожалуй, у тех.
— То добре!.. А тильки як мы станем сими плужками пахать, то где тогда мы будем хлеб покупать?»
Увы, как в воду глядел плешивый старец. Сегодня мы с точностью можем назвать заморские страны, откуда громадные океанские сухогрузы везут хлеб в нашу страну!
Все дело в том, что первая «пробная» борозда всегда и во всем имеет преимущество. И красивее она, и глубже, и даже урожайнее, поскольку выворачивает еще нетронутые слои почвы, богатые пока еще гумусом. Но живой организм почвы устроен так, что только верхние ее слои могут терпеливо сносить ежегодные физические возмущения, воздействия и корнями растений, и копытами и клыками животных. Как и кожа у животных, как и кожица у растений, как и мембрана живой клетки, поверхностный слой почвы является одновременно защитным и в то же время несущим важнейшую функцию обмена всего организма почвы с окружающей средой. Или, применяя терминологию экономистов, является ежегодным обменным фондом, тогда как глубинные слои составляют основной фонд плодородности почвы. И выворачивая, растранжиривая его на сиюминутные нужды, земледелец, как и любой жадный и неумный предприниматель, растративший основной фонд своих капиталов, становится полным банкротом.
По-видимому, и тот плешивый старец, относясь к земле, как к живому существу, понимал всю недолговечность преимущества плуга, который в конечном счете принесет и земле и крестьянину одну лишь нищету.