Природа. Дети

Рассказчик вернулся из леса с богатой добычей — не только охотничьей, но и с грибами, ягодами. Выложив все на стол, он рассказывает Зиночке, как живет в лесу тетерев, рассказывает про рябчика, а, дав понюхать девочке ароматный комочек сосновой смолы, объясняет, как деревья залечивают смолой нанесенные им раны. И нарочно для Зиночки принес рассказчик разных трав с чудесными поэтичными названиями — кукушкины слезки, Петров крест, заячья капуста.

«И как раз под заячьей капустой лежал у меня кусок черного хлеба: со мной это постоянно бывает, что, когда не возьму хлеба в лес,— голодно, а возьму — забуду съесть и назад принесу. А Зиночка, когда увидала у меня под заячьей капустой черный хлеб, так и обомлела:

— Откуда же это в лесу взялся хлеб?

— Что же тут удивительного? Ведь есть же там капуста...

— Заячья...

— А хлеб лисичкин. Отведай.

Осторожно попробовала и начала есть.

— Хороший лисичкин хлеб.

И съела весь мой черный хлеб дочиста. Так и пошло у нас: Зиночка, капуля такая, часто и белый-то хлеб не берет, а как я из леса лисичкин хлеб принесу, съест всегда его весь и похвалит:

— Лисичкин хлеб куда лучше нашего!»

Рассказ этот — о силе поэтичного слова, которое простой хлеб преображает в сказочный и тем делает его желанным. Мне не кажется справедливым мнение И. Мотяшова, что «[...] автор с легкой, но вполне отчетливой и легко доходящей до самых маленьких иронией высмеивает капризную привередливость Зиночки [...]». Особенность этого, как и других рассказов М. Пришвина,— в отсутствии «в лоб» высказанной «морали». Поучительный вывод читатель сам извлекает из ситуации. В данном случае, например, Зиночка оказывается в весьма неприглядном положении: читатель-то знает, что «лисичкин хлеб» — самый обыкновенный, а значит, вся привередливость Зиночки, ее пренебрежение к «нашему» хлебу ни на чем не основаны. И он вместе с автором хитро подсмеивается над слабостью девочки»[10]. В рассказе нет и намека на порицание. Нельзя же считать высмеиванием девочки словечко «капуля»[11], то есть крошка. Вещь эта на неизменную пришвинскую тему — о приобщении детей к природе, на этот раз поэтичным рассказом девочке обо всем, что принес домой и видел в лесу охотник.

6

По свидетельству В. Д. Пришвиной, комментатора Собрания сочинений, Вася Веселкин — «любимый герой М. Пришвина». Ему посвящен рассказ «Вася Веселкин», о котором сейчас будет речь, а с взрослым Веселкиным, бойцом Отечественной войны, читатель встречается в последней повести Пришвина «Корабельная чаща». Дети Веселкина — Митраша и Настя (они появляются и в «Корабельной чаще») — герои сказки-были «Кладовая солнца»; о ней — позже.

Рассказу же «Вася Веселкин» есть аналог — рассказ «Гуси с лиловыми шеями». Эти вещи интересно сопоставить.

Первая половина рассказа «Вася Веселкин» (т. 4, стр. 581) посвящена характеристике любимого сеттера рассказчика, Жульки, и его дрессировке. Как-то Жулька «[...] сорвалась и бросилась со всех ног вниз по другой, невидимой мне, стороне холма. Вскоре потом послышался всплеск воды и вслед за тем крик, шум, хлопанье по воде крыльев такое, будто бабы на помосте вальком лупили белье [...]. Добежав до вершины холма, я увидал зрелище, потрясающее для учителя легавой собаки: Жулька плавала по воде, делая попытки схватить того или другого гуся».

Раздался выстрел — Витька, сын хозяина гусей, хотел застрелить Жульку. Но чья-то рука успела оттолкнуть ружье и мальчишеский голос произнес: « — Что ты делаешь? Собака законно гонит гусей: тут водоохранная зона; не собака, а гуси тут незаконные».

Рассказчик в радости своей не рассмотрел, кто же спас собаку. Он попросил школьного учителя разыскать спасителя Жульки — хотел подарить ему любимую свою книгу «Всадник без головы». Но найти его не удавалось. Школьный учитель объяснил — «[...] ему не хочется выхваляться тем, что самому ничего не стоило. Он стыдится, и это стыд здоровый: каждый должен был так поступить». Но рассказчик настаивал, что мальчика нужно найти — «нам нужен пример для других». С этим учитель согласился. И предложил хитрость: «[...] напишите рассказ об этом случае, напишите правдиво и подчеркните в нем, что было не сколько-нибудь, а именно восемь гусей». Рассказ написан и автор читает его в классе. Учитель стал спорить: гусей было пятнадцать, а не восемь — столько их у хозяина.

«Во время этого спора чье-то нежное, стыдливое сердце сжималось от боли за правду, и это сердце было на стороне автора рассказа о гусях и собаке. Какой-то мой слушатель, мой читатель будущий, мой сторонник, горел за правду у себя на скамеечке.

— Утверждаю,— сказал учитель,— гусей было пятнадцать.

— Неправда! — закричал мой друг.— Гусей было восемь [...].

Это и был Вася Веселкин, стыдливый, застенчивый в своих добрых делах и бесстрашный в отстаивании правды».