Природа фантастики

И детективный принцип вести повествование с его диктатом сюжета, и озорная артистичность А. и Б. Стругацких, и подчеркнутый демонстративный отказ многих современных писателей от явных объяснений — все это обусловлено стремлением подчинить изображение Утопии определенной художественной мере. Однако это не всегда легко удается, поскольку «концепция», конечно же, не умирает и в современной утопии. И она постоянно конфликтует со «сказкой» как в области формы, так и в области содержания. На первый взгляд, романная форма дает неограниченную свободу автору, поскольку не сковывает его строгой дисциплиной научной мысли. Но это свобода кажущаяся, так как здесь требуется своя дисциплина, не менее строгая. И когда С. Лем увлекся прогнозированием как таковым, он написал уже не роман, а трактат «Сумма технологии», в котором о научной фантастике отзывается весьма непочтительно.

Сложность исторического пути утопии — в ее почти трагической двойственности: для романа она слишком концепционна, для прямого прогноза и концепции она чересчур роман. И каждый писатель — утопист современности бъется один на один с этой «двуглавостью» утопии, каждый из них оказывается в положении витязя на распутье: налево пойдешь — интересный роман напишешь, но большую часть своих прогнозов отложишь до лучших времен; направо пойдешь — прогнозированием займешься, но принесешь ему в жертву сюжетную занимательность, жизнеподобие и тысячи «мелочей», из которых и складывается трудно уловимое понятие художественности.

Разумеется, каждый писатель решает этот вопрос для себя сам, но объективно закрепляется тенденция превратить утопию в роман о будущем, в котором непосредственное изображение Утопии подчинено сюжету, повествующему о судьбе героя или единичном событии.

Однако этим не ограничивается смысл исторической эволюции утопийного жанра. Утопия в своем историческом развитии не только превращается в роман, но и порождает антиутопию и роман-предупреждение. Собственно четкую грань между этими двумя разновидностями современного романа о будущем провести трудно, поскольку в любом случае изображается не только «несуществующее», но и очень «плохое место», общество, в котором автор не хотел бы жить, независимо от того, что подвергается критическому рассмотрению — тенденции ли развития современного автору общества или умозрительные модели и принципы прежних утопий.

В скрытом виде возможности появления такой разновидности утопийного жанра содержались уже в классической утопии, поскольку критика реального, современного автору общества всегда была вторым планом в любой утопии.

Порой исследователи считают эту критическую задачу главной, ведущей даже в классической утопии. Так, Макс Патрик утверждает, что «Утопию» Т. Мора не следует рассматривать как изображение некоего идеального государства, что цель автора и в данном случае — критика реального общества его времени[25]. Очевидно, это все-таки преувеличение, но несомненно одно критика современных общественных и государственных установлении, действительно, всегда в утопии присутствовала, поскольку свою счастливую страну автор конструировал, отталкиваясь от реальной действительности, в которой жил сам. И на первый взгляд может показаться, что эта скрытая тенденция в романе-предупреждении и антиутопии выдвигается на первый план.

В самом деле, в романе-предупреждении экстраполируются, продолжаются в будущее какие-то черты, свойства, тенденции нашей современности. Экстраполяция — слово новое, но она явно сродни гиперболизации, а этим искусство издавна занималось, укрупняя явления и тенденции и выявляя тем самым их скрытую сущность. Однако роман-предупреждение все же нельзя просто приравнять к жанрам сатирическим, так как экстраполяция укрупняет явление не в пространстве, а во времени. Ю. Кагарлицкий, анализируя закономерности появления антиутопии, приходит к выводу, что «антиутопия — это критическое рассмотрение прогресса», «суд над существующим обществом или критика утопических представлений об обществе идеальном», на котором «в роли судьи выступает Время»[26]. Но на всяком суде, кроме судьи и обвиняемого, роль которого в антиутопии играет общество, есть еще и потерпевший. И потерпевшим здесь оказывается человек.

В центре всех классических антиутопий, будь то роман Оруэлла «1984», или «Прекрасный новый мир» О. Хаксли, стоит трагическая судьба человека, «утопийца», и причиной его трагедии, духовной, а порой и физической гибели оказываются общие принципы организации общества, многие из которых воспринимались как воплощение справедливости прежними утопистами, пока они путешествовали «в области чистых противоречий» и излагали «план совершенного государства», как сказал Томас Нэш о Т. Море[27]. И антиутопия рождается из необходимости проверить Утопию не только временем, но и индивидуальной человеческой судьбой, т. е. не только историческим опытом, но и средствами искусства.