Природа фантастики

Кобо Абэ проводит любопытную параллель между древней мифологией и современной фантастикой: первую он называет «литературой, исходящей из гипотезы существования богов», вторую — «мифами, в которых боги умерли»[7]. Ф. X. Кесседи находит немало общего между утопией, представляющей очень важную часть современной фантастики, и мифом. По мнению исследователя, общего между ними больше, чем различий[8]. Писатель-фантаст Лестер дел Рей считает мифотворческую природу «душой научной фантастики»[9]. Н. Фрай воспринимает современную научную фантастику как «разновидность romance с сильной наклонностью к мифу»[10]. Е. Клейнер также называет научную фантастику литературой «в большей мере мифологической, чем жизнеописательной»[11].

Правда, критики и исследователи по-разному понимают эту связь научной фантастики с мифом и в самое понятие мифа вкладывают разный смысл. Так, профессор Роберт Филмус видит мифологические «склонности» научной фантастики в том, что она драматизирует и делает буквальными метафоры[12]. Марк Хиллегас считает, что многие исследователи называют ее мифом потому, что к Вселенной она подходит не с теми мерками, «мерит Вселенную человеком»[13]. А Джек Вильямсон называет научную фантастику «популярной мифологией» за ее стремление предвидеть будущее[14].

Столь же неоднозначны и качественные оценки этого странного явления мифотворческой функции современной фантастики. Так, Бен Бова утверждает, что только лучшие образцы научной фантастики «выполняют функцию современной мифологии»[15], в то время как Ю. Кагарлицкий связывает создание мифов с «массовой» фантастикой, с явлением вторичности в этой области литературы, поскольку вторичная, «массовая» фантастика использует однажды созданные образы и научно-фантастические гипотезы, закрепляет их в сознании читателей, формируя тем самым стереотипы, «вторую реальность»[16]. К этому явлению исследователь относится с явным неодобрением.

Однако как бы ни относились ученые и критики к мифологическим устремлениям научной фантастики, связь ее с мифом несомненна. И не со старым добрым языческим или христианским мифом, пережившим уже звездную пору своего господства над умами и ныне покорно отдавшим себя в распоряжение искусства, а с новым мифом, активным, рождающимся в наше время.

Миф как явление живое и творчески активное вовсе не ограничивается детством человечества, ранними эпохами его развития. Еще А. Н. Веселовский писал, что «мифический процесс присущ человеческой природе, как всякое другое психологическое отправление. Как в былые времена он произвел богатства языка и натуралистического мифа, так он продолжает творить и в века позднейшие на других почвах, отправляясь уже не от первичных впечатлений и непосредственного знания, а от того богатства объективного знания, которое накопилось в человечестве веками»[17].

Какие-то мифы живут в человеческом сознании всегда, изменяясь и приспосабливаясь к новым временам и новым условиям, но бывают эпохи особой активизации мифотворческого процесса. Как правило, это эпохи переломные, эпохи коренной перестройки массового сознания, когда меняются самые широкие представления о мире и возникает необходимость построения новой картины мироздания, а без такого образа мира, целостного и относительно непротиворечивого, ни человек, ни общество жить не могут. А. Эйнштейн называл это «картиной окружающего мира»[18], которую неизбежно создает в своем сознании человек. Такая «картина окружающего мира» необходима и для любого, даже самого примитивного человеческого общества. А. Е. Левин говорит даже о «невозможности для любого социума существовать без соотнесения своего бытия с глобальной моделью мира, компенсирующей ограниченность человеческого существования и конечность индивидуального опыта, дающую высшую санкцию смыслу человеческого существования и основополагающим началам человеческой деятельности»[19].

Такие мысленные модели действительности, образы, «картины мира» в течение долгих тысячелетий существования человечества создавались в недрах мифотворчества. Самое появление мифов исследователи связывают с возникшей потребностью понимания мира в целом[20]. Польский психолог К. Обуховский считает, что в мифах в неменьшей степени, чем в научной теории или гипотезе, а порою и еще более зримо, выявляются кардинальные свойства человеческого познания — «его известная незаинтересованность, апрактицизм», поскольку «человек предпринимает познавательную деятельность, когда перед ним встает проблема, требующая решения, не только тогда, когда решение проблемы ему для чего-нибудь нужно»[21].