Природа и человек в древнем Египте

Наверное, имеет смысл взглянуть на проблему и под несколько иным углом зрения. Учитывая, что преодоление "поля возможностей" бифуркации сопряжено с революционной перестройкой системы (уж по крайней мере ее основополагающих конструктивных компонентов, к каковым в социуме принадлежит, в частности, административная сфера), мы обязаны а priori предусмотреть, как один из гипотетически надежнейших, вариант преобладания в эпохи Раннего и Старого царств качественно отличных принципов организации власти в масштабе всей страны — не говоря уже о сравнении с тех же позиций Старого царства и додинастического периода, отвечавших и вовсе разным каналам эволюции древнеегипетской цивилизации. В связи с этим, памятуя крайне эффектное внешне (и реформаторское по идеологической сути?) преображение царского погребального обряда с восшествием на престол III династии, было бы логично заключить, что раннединастические правители, не строившие, как староегипетские цари, пирамид, соответственно, не пользовались и равновеликим влиянием в Египте, т. е. не являлись вседержавными "деспотами". Однако если, следуя традиции, считать единоличную царственность в ее политико-административном и религиозно-идеологическом аспектах [см.: Вейнберг 1986, с. 115–140] неотъемлемым атрибутом древнеегипетского государства, то не должны ли мы для рассматриваемого этапа истории принять предполагаемое отсутствие таковой за признак догосударственной или (что в данном случае правдоподобнее) некоей переходной от первобытности, протогосударственной политической системы в стране?

Квалификация Раннего царства древнего Египта как Переходного периода, к которой подталкивают социосинергетика и СЕИ, на наш взгляд, неплохо соотносится с положениями X. Клэссена и П. Скальника о так называемом раннем государстве (early state), предшествующем рождению государства зрелого (mature) и представляющем собой промежуточное звено между ним и доисторической — негосударственной фазой политогенеза [см., например: Claessen, Skalnik 1978].[35] При неоднозначности, спорности, где-то туманности определения типологических особенностей, которыми теоретики вопроса наделяют раннее государство, введение в качестве критерия его распознания обязательной принадлежности к бифуркационной эпохе задает четкое граничное условие, делающее менее убедительными попытки причислить к той же категории социально-политическую систему Старого царства [Janssen 1978, р. 213–234] или (что почти то же самое) относить к типу зрелого государства лишь новоегипетскую "империю" [Кетр 1991, р. 183–231]. В свете обшей теории самоорганизации Раннее и Старое царства кажутся принципиально разноуровневыми системами, которые едва ли могли характеризоваться одинаковым государственным строем. В целом, исходя из всех изложенных здесь соображений, мы бы взяли на себя смелость добавить к привычному египтологическому термину "Раннее царство" дефиницию "0-й Переходный период", которая, помимо всего прочего, придала бы большую последовательность общепринятой периодизации истории фараонов.

Социосинергетическая модель образования государства в древнем Египте тем более скорее опровергает, нежели поддерживает в чем-то экстремальную идею существования объединенного царства Долины и Дельты задолго до I династии, опирающуюся прежде всего на интерпретацию данных Палермского камня. В ряду изображенных на этом памятнике безымянных фигурок с каноническими "царскими" силуэтами, предшествующем перечню летописных монархов, имеются персонажи в двойных коронах, по мнению некоторых ученых, свидетельствующие о реальном существовании череды неограниченных додинастических правителей Обеих Земель. Однако, если с позиций чистого историзма, действительно, нет особых оснований усматривать в подобном "сообщении" дезинформацию, то социоестественный подход, по уже понятным причинам, порождает скептическое к нему отношение. К тому же, видимо, можно принять в расчет, что Палермский камень является отрывком летописи, которая была создана при IV–V династиях [см., например: Черезов 1960, с. 261] и в обстановке разразившегося на их рубеже социально-политического кризиса, не исключено, решала идеологическую задачу повышения престижа царского дома и провозглашения извечности его владычества; словом, было бы не удивительно, если бы для вящей убедительности составители этих анналов внесли в них мифическую доисторическую династию. Не уместна ли здесь аналогия с шумеро-аккадским Царским списком с его легендарными "допотопными" царями?