Природа хрупких вещей

— У нас тут сладости, так что можем выпить чаю и заодно поболтать. Позвоните, чтобы принесли?

Позвоните?

Либби оглядывается, словно ожидает, что сейчас в комнату кто-то войдет. Потом резко поворачивается ко мне.

— У вашей горничной сегодня выходной?

У моей горничной? Так вот почему Либби выглядела удивленной, когда на ее звонок вышла я. Она ждала, что дверь ей откроет горничная. А у меня и в мыслях не было обзавестись прислугой, когда я выходила замуж за Мартина. У него, по-видимому, тоже, ведь он ни разу о том не упомянул.

— Мы еще не наняли прислугу, — осторожно отвечаю я.

— На новом месте туго приходится, если никого не знаешь, — говорит Либби. — Ну, ничего, я знакома с людьми, которые знают, где можно найти хорошую горничную. Если хотите, могу поспрашивать. А чай мы с вами и сами заварим, верно?

Меня так и подмывает сказать ей, что я всегда сама завариваю чай и не хочу, чтобы в моем доме хозяйничал чужой человек — горничная или кто там. Помимо Кэт, работа по дому — единственное, что я могу считать своим делом.

— Да… конечно. Сюда, пожалуйста. — Я веду гостью в кухню, где на плите уже закипает чайник. Либби улыбается мне.

— Вы поразительно предусмотрительны. Уже и чайник поставили! — Потом она спрашивает, можно ли Тимми поиграть с кастрюлями, мисками и деревянными ложками, иначе он заскучает и начнет капризничать. Я велю Кэт дать малышу что-нибудь, с чем можно поиграть. Она охотно исполняет поручение, затем садится на полу рядом с Тимми. Тот стучит по медной кастрюле. Либби прислоняется к буфету и складывает на груди руки, а я прибавляю огонь под чайником.

— Давайте начнем сначала. Как зовут вашего мужа? — спрашивает гостья.

— Мартин. — Я беру с полки баночку с чаем.

— И он из Лос-Анджелеса?

— Не совсем. Родом он с востока, а в Лос-Анджелес приехал несколько лет назад.

— Значит, вы с ним познакомились в Лос-Анджелесе?

Либо своей новой подруге я открываю всю правду, либо выдумываю гору лжи, которую мне придется помнить до конца жизни. Впрочем, рано или поздно правда все равно выплывет наружу. Может, и имеет смысл посмотреть, как посторонний человек отреагирует на мой поступок. Тогда хоть буду знать, можно ли рассказывать свою историю людям, не опасаясь, что меня станут осуждать. В общем, выбор небольшой: либо правда, либо ложь.

Я смотрю на Кэт, а она в это самое мгновение поднимает глаза на меня. Кэт знает достаточно. Не стоит лгать перед этой малышкой, которая только-только начала мне доверять. Ее доверие мне нужно даже больше, нежели дружба Либби, и так, я знаю, будет всегда.

Ставлю баночку с заваркой на кухонный стол и снова сосредоточиваю внимание на гостье.

— Я познакомилась с Мартином не в Лос-Анджелесе. Я познакомилась с ним месяц назад здесь, в Сан-Франциско. На паромном вокзале.

— Познакомились месяц назад? — повторяет Либби, вытаращив глаза.

— А через несколько минут знакомства я поехала с ним в здание суда, и мы там зарегистрировали наш брак.

Либби на мгновение теряет дар речи, но секундой позже спрашивает с нескрываемой тревогой в голосе:

— Он что — заставил вас?

— Нет. Он меня не заставлял — попросил. Сделал предложение в письме несколькими неделями ранее. И я ответила согласием.

— Но… вы же его прежде в глаза не видели!

— Не видела. Лично мы знакомы не были.

— Господи помилуй! Зачем вы на это пошли?

Чайник начинает свистеть, и я убавляю пламя. Заваривая чай, я рассказываю ей, без лишних подробностей, о том, как иммигрировала в Америку. Рассказываю про свою ужасную работу и жуткие трущобы в Нью-Йорке. Про то, как однажды увидела в газете объявление Мартина и загорелась желанием поскорее начать новую жизнь, в которой у меня будет ребенок, так как еще в Белфасте врачи сказали мне, что сама я никогда не смогу родить. Мы потягиваем чай, вместе с детьми едим маленькие пирожные, и я сообщаю Либби, что у Мартина целый ворох собственных горестей: трагическое детство; неодобрительное отношение родни со стороны супруги; смерть жены, которая скончалась от изнурительной болезни и оставила его вдовцом с пятилетней дочерью на руках.

— До меня один из моих братьев уже обосновался в Америке. Мейсон написал мне, что в Нью-Йорке можно легко найти работу. С братом на Манхэттене я прожила всего четыре месяца, а потом Мейсон влюбился в женщину из Монреаля, женился на ней и перебрался в Канаду. Я надеялась, что, может быть, он позовет меня с собой, разрешит снимать угол в доме, где он поселился с женой. Но он не позвал. Мне пришлось искать жилье. В общем, обстоятельства складывались для меня не самым лучшим образом. Я оказалась в тяжелом положении. А потом однажды прочитала в газете объявление Мартина и откликнулась на него.

— Ну и дела, черт бы меня побрал! — тихо восклицает Либби и быстро добавляет: — Прошу прощения. Просто… в жизни не слышала ничего подобного.

— Я тоже, — сдержанно улыбаюсь я.

Сдвинув брови, Либби водит пальцем по изящной ручке своей чашки. Потом обращает на меня взгляд.

— Мартин… он добр к вам?

Я понимаю, что она имеет в виду. Полагаю, это язык женщин.

— Он — джентльмен. Во всех отношениях.