Я листаю некрологи. Все умершие мужчины были люди состоятельные, все — вдовцы, соответственно, когда они скончались, все принадлежавшее им имущество отошло их детям. И если Мартин охотился за чужим наследством, что он рассчитывал выиграть от брака с Белиндой? Придорожная гостиница — не великое приобретение. Значит, он выбрал ее по какой-то другой причине. Задаваясь этим вопросом, я уже знаю, где, возможно, найду ответ на эту загадку. Верно ли мое предположение, подскажет котельная.
Но прежде я перерываю стол, все, что там есть. Нахожу запертый сейф размером со шкатулку, право собственности на автомобиль Мартина и договоры на аренду гаража, чеки из бакалейной и мясной лавок, а также из «Эмпориума». Нахожу расчетные листки по зарплате, которую платили Мартину, когда он работал на конюшне в Лос-Анджелесе. И не нахожу никаких документов, указывающих на то, что он работает в страховой компании. И ничего, абсолютно ничего такого, что подсказало бы мне, чем Мартин занимается за своим письменным столом, когда бывает дома.
Пожалуй, надо попытаться вскрыть сейф с помощью шпилек, решаю я. Вытаскиваю его из ящика и под ним замечаю какой-то конверт.
Письмо на имя Мартина, отправлено по почте на адрес в Лос-Анджелесе за полгода до нашего с ним бракосочетания. Обратный адрес — лечебница Лас-Паломас в Тусоне, штат Аризона. Переворачиваю конверт. Он вскрыт. Поднимаю клапан, вытаскиваю письмо и начинаю читать:
Воздух будто застрял в легких — не продохнуть. Так вот почему я не могу найти свидетельство о смерти Кэндис. Она не умерла. Она жива. По крайней мере, была жива год и семь месяцев назад. И поскольку свидетельства о смерти нет и на банковском счету Мартина не десятки тысяч долларов, а всего три тысячи, значит, она, должно быть, по-прежнему находится в лечебнице. Как-то давно Мартин мне сказал, что его покойной жене досталось наследство от бабушки, что и позволило ему купить этот дом. Однако Кэндис ему наследства не оставляла. Она не умерла. Должно быть, он живет на деньги от продажи ранчо Аннабет.
Я смотрю на письмо и чувствую, как силы уходят из меня, уплывают, будто пух потревоженного ветром одуванчика. До сей минуты я обуздывала в себе крепнувший гнев на Мартина, чтобы затем пустить его вскачь в нужном направлении, как упряжку лошадей. Но теперь я выхолощена. Опустошена.