Природа зверя

– Неужели? У нас есть все основания полагать, что суперорудие создал Гийом Кутюр, а не Джеральд Булл. Доктор Булл был торговцем, а доктор Кутюр – ученым. Поэтому-то пушку и собрали здесь, в районе, знакомом доктору Кутюру. В районе, где у него было немало знакомых. И еще он знал, что никто не станет искать «Проект „Вавилон“» в глуши квебекских лесов. Идеальное решение. И все шло прекрасно, пока кто-то не убил Джеральда Булла.

– Это все догадки, – отрезала она.

– Похоже, вы противитесь такой вероятности, – сказал Гамаш. – Почему? Мы обнаружили прямую связь между доктором Кутюром и Джеральдом Буллом…

– У вас есть только старая зернистая фотография.

– У нас есть больше, – сказал он, но Бовуар обратил внимание, что Гамаш оборвал себя на полуслове, чтобы не упомянуть профессора Розенблатта.

Агент КСРБ, казалось, полностью овладела собой. Руки ее лежали на коленях, но пальцы слегка переплелись, отчего кончики побелели.

– Для вас в этом нет ничего нового? – спросил Гамаш, прозревая правду. – Вы знали об этом все время. Значит, вот какую папку вы изучали сегодня утром? Вот какое имя вы тщательно прикрывали? Гийома Кутюра?

Она села прямее, словно готовясь к чему-то.

– Вы приехали сюда, зная про связь пушки с Гийомом Кутюром, но ничего нам не сказали, – чуть повысил голос Гамаш. – Вы не предупредили нас, не предупредили Антуанетту Леметр.

Она хранила молчание.

– Мы могли бы ее спасти.

– Ничего вы не могли! – рявкнула она. – Вы узнали больше, чем я могла вообразить, но понятия не имеете, во что вляпались. Не суйтесь! Отойдите в сторону!

– Почему? Вы хотите, чтобы погибли еще люди, пока вы преследуете свои цели? – упрекнул ее Гамаш. – И что это за цели?

– Вы правы, мы, конечно же, знали о докторе Кутюре, – сказала Мэри Фрейзер. – Но предполагали, что «Проект „Вавилон“» скончался вместе с доктором Буллом. Ходили слухи о том, что пушка была-таки собрана, но слухи в разведывательном сообществе не редкость. Большинство из них отвергаются как попытка заведомого введения в заблуждение. Мы несколько лет наблюдали за Кутюром, но он, как и вы, вышел в отставку, стал выращивать томаты и розы, вступил в бридж-клуб, а потом умер. Угроза перестала существовать.

– Пока не обнаружилась пушка.

– Да, это стало неожиданностью, – признала она.

– Почему вы не сказали нам о Гийоме Кутюре, когда увидели пушку? – спросил Бовуар. – Почему не сообщили о его роли в «Проекте „Вавилон“», о том, что он жил здесь и что у него есть племянница?

Она не ответила.

– Вы не хотели, чтобы мы знали, – сказал Бовуар. – Вы хотите…

Гамаш прикоснулся пальцами к руке Бовуара, и тот замолчал.

Пока говорил Бовуар, Мэри Фрейзер не сводила глаз с отставного старшего инспектора.

– Мудрый поступок, месье Гамаш.

Бовуар уставился на Гамаша, не понимая, почему тот остановил его.

– Мы здесь в официальной командировке, месье Гамаш. От КСРБ. Но есть один человек, о котором вы не можете не задавать себе вопросы. Майкл Розенблатт. Почему он до сих пор здесь?

Гамаш подумал, что с ее стороны это уход от ответа. Попытка перенаправить его внимание на что-нибудь другое. Но это был, несомненно, вопрос, который перемещался все ближе к первому месту в списке его приоритетных вопросов.

– А вы знаете, почему здесь находится профессор Розенблатт? – спросил Бовуар.

– Понятия не имею, – ответила Мэри Фрейзер. – Это ваша забота, не моя. У меня одна инструкция: сделать так, чтобы никто больше не смог создать пушку вроде той, которую мы нашли в лесу. Больше меня ничто не интересует.

– Ничто? – переспросил Бовуар. – А человеческие жизни?

Она посмотрела на Бовуара так, будто он сказал что-то восхитительное. Посмотрела как на ребенка, который учится произносить слова, не понимая их значения.

– Вы знаете, что я вижу, глядя на вас? – спросил Гамаш.

– Меня это абсолютно не интересует, – отрезала Мэри Фрейзер.

– Я вижу человека, который так долго пребывал в темноте, что ослеп.

– Так и думала, что вы скажете что-нибудь в этом роде, – улыбнулась она. – Но вы ошибаетесь. Я не слепа. Просто мои глаза привыкли к темноте. Я вижу вещи четче, чем большинство людей.

– И все же вы не видите того вреда, который наносите, – возразил он.

– Вы и представить себе не можете того, что я вижу, – произнесла она жестким отрывистым голосом. – И что видела. Вы не представляете, что я пытаюсь предотвратить.

– Так скажите мне, – сказал Гамаш.

И Бовуару на короткий миг показалось, что она так и сделает. Но миг быстро прошел.

– Вы обвинили меня в том, что я не понимаю вашего мира, – сказал Гамаш. – Возможно, вы правы. Но вы не понимаете моего мира. Мира, в котором можно заботиться о жизни девятилетнего ребенка, в котором смерть может вызывать ярость по отношению к убийце. Мира, в котором жизнь и смерть Антуанетты Леметр имеет значение.

– Вы трус, месье, – сказала она. – Вы не готовы принять смерть нескольких человек ради спасения миллионов. Вы думаете, это легко? Это легко, если человек бежал, как сделали вы. Но я остаюсь. Я продолжаю сражаться.

– За большее благо? – спросил Гамаш.

– Да.

Он поднялся, неожиданно испытав отвращение, и застыл посреди уютной гостиной.