– И она не ошиблась, – подхватила Лакост. – Но к тому времени, когда она спрятала вещи, было уже поздно.
– А значит, – сказал Гамаш, – дядя что-то рассказывал ей про свою работу.
– Вероятно, предупредил ее, – предположила Лакост.
– Но откуда убийца узнал про доктора Кутюра? И о том, что его племянница живет в его доме? – спросил Бовуар.
– Их совместную фотографию, снятую в Брюсселе, опубликовали в некрологе. Вероятно, фотографию предоставила сама Антуанетта, не понимая, что за ней кроется, – сказал Гамаш. – Однако человек, ищущий чертежи, сразу же понял бы, что к чему.
– Но доктор Кутюр умер много лет спустя после убийства Джеральда Булла, – напомнила Изабель. – Неужели такое старье еще кого-то интересовало?
– Если на нем можно сколотить состояние? – ухмыльнулся Бовуар. – Даже профессор Розенблатт признал, что есть люди, которые готовы искать мифическое суперорудие. Мне непонятно вот что. После того как Лоран нашел пушку и его убили, чтобы он не болтал, почему убийца ждал целую неделю, прежде чем убить Антуанетту и перевернуть вверх дном ее дом в поисках чертежей? Если убийца знал, что ее дядюшка – создатель суперорудия, то почему сразу же не занялся поиском?
Гамаш набрал полную грудь воздуха, задержал дыхание и выдохнул.
Бовуар задал интересный вопрос. Какое-то объяснение такому поведению было. И возможно, ответ…
– А что, если мы имеем дело с разными людьми? – сказал Гамаш. – Кто-то убил Лорана, а кто-то другой, узнав о находке, заявился поискать чертежи. Они знали, что Гийом Кутюр – дядюшка Антуанетты, и если у кого и могли быть чертежи, то у него.
– Они? – переспросила Лакост. – Вы думаете о Мэри Фрейзер и Шоне Делорме?
– Не уверен, что то, чем я занимаюсь, называется «думать», – сказал Гамаш. – Но такая вероятность действительно существует. Сегодня утром я позвонил моему контакту в КСРБ. К вечеру у нас будет информация о них.
Лакост оглядела сцену. Они уже сняли отпечатки пальцев, проверили и уложили в полиэтиленовые пакетики вещдоки, которые Антуанетта привезла из дома, но не нашли ни спускового механизма, ни чертежей.
Гамаш рассмотрел некоторые вещдоки в пакетиках. Настольный письменный прибор. Подставки для книг. Писающий мальчик.
– Ну не знаю… – Гамаш покрутил в руках статуэтку.
– Вы считаете, что это спусковой механизм? – спросил Бовуар, едва сдерживая смех.
– Я считаю, что если создается орудие, стоящее миллионы долларов и способное уничтожить целый город, то могут быть предприняты некоторые усилия и для того, чтобы замаскировать его важнейшую деталь. А писающий мальчик, – он протянул статуэтку Бовуару, – такой деталью не является.
Бовуар посмотрел на вещдок с отвращением:
– Что-то знакомое. А у Флоранс и Зоры…
– Oui, – подтвердил Гамаш. – Рейн-Мари купила им по такой статуэтке. Догадайся, что ты получишь на Рождество.
Они услышали тяжелые шаги по лестнице, повернулись и увидели Брайана, появившегося из-за кулисы.
– Я сидел в артистической и вдруг вспомнил, что у Антуанетты был здесь письменный стол. Хотел его осмотреть, но подумал, что лучше вам самим сделать это.
– Пойду посмотрю, – сказал Бовуар, возвращая статуэтку Гамашу. – Придется еще раз подумать, какой подарок на Рождество приготовить для вас.
Двадцать минут спустя он вернулся, качая головой:
– Старые рукописи и всякий хлам. Когда приедет команда из Монреаля? Тут настоящая крысиная нора с костюмами и реквизитом. – Он оглядел театральный зал. – Чтобы обыскать это заведение, понадобится несколько часов. А то и дней.
Несколько минут спустя прибыла команда криминалистов и начала тщательный обыск.
Гамаш ехал под моросящим дождиком. Суровое утро с рваными тучами и столбами света проложило дорогу буре, которая в свою очередь перешла в противный, холодный дождливый день, типичный для ранней осени.
Дворники работали медленно, ритмично, пока Гамаш ехал на юг от Ноултонского театра к границе с Вермонтом, слушая компакт-диск Нила Янга, который пел о том, куда возвращается его память, когда он ищет утешение. Все перемены происходили с ним там.
«Беспомощный»…[57]
Гамаш оставил Лакост, Бовуара и команду криминалистов в театре, а сам доверился навигатору, и тот повел его по маршруту, которым двумя днями ранее ехали Мэри Фрейзер и Шон Делорм. К югу от Мансонвиля он свернул направо, на дорогу к Хайуотеру.
Деревня, ограниченная холмом с одной стороны и рекой с другой, могла быть живописным местечком. Могла бы. И должна бы. И почти наверняка она когда-то была милой маленькой деревней. Но теперь она выглядела заброшенной, забытой. Даже не воспоминанием.
«…беспомощный».
Арман Гамаш не в первый раз приезжал в подобные захудалые деревеньки. Он огляделся и увидел полуразрушенное здание старого вокзала. Транспортная артерия была перерезана, и когда-то процветающая деревня умерла. Умерла не сразу. Молодые люди стали уезжать в поисках работы, оставляя стареющих родителей.