Прирожденные лжецы. Мы не можем жить без обмана

Когда мы пробуем «Гранд Крю» (если нам посчастливится хоть раз его попробовать), в первую очередь мы «пьем» наши представления об этом вине, а уж только потом элитный напиток. Примерно то же происходит, когда мы смотрим фильм, получивший прекрасные отзывы самых придирчивых критиков или любуемся картиной, которая якобы принадлежит кисти Пикассо. Конечно, если фильм и картина ужасны до безобразия, мы это заметим и, соответственно, отнесемся к ним непредвзято. Но в большинстве случаев наши представления (осмысление, предположения, ожидания и желания) играют гораздо более значительную роль в формировании нашего мнения, чем мы привыкли думать. Более того, мы не всегда являемся хозяевами таких представлений. Они могут формироваться в культурной среде: многие считают Пикассо великим художником, а гурманы в один голос утверждают, что вино тем лучше и вкуснее, чем дороже. Таких убеждений масса, и мы можем относиться к ним по-разному. С уверенностью скажу лишь одно: убеждение в том, что мы запросто можем не согласиться с любым мнением и сформировать свою собственную точку зрения, в некоторых случаях не более чем обыкновенное предубеждение.

Культура боли

Невероятная сила самообмана — далеко не единственное, что удивило Генри Бичера при высадке союзнических войск. Дело в том, что солдаты, получившие серьезные ранения, казалось, испытывали гораздо меньшую боль, чем должны были. Добавить сюда, что с поставкой медикаментов на охваченное огнем побережье было сложно, а потому Бичеру приходилось экономить обезболивающие, чтобы оставить их для тех, кто действительно в них нуждался. Прежде чем вколоть раненому морфин, Бичер всегда спрашивал, нужно ли ему это, — спрашивал, рассчитывая на отказ.

— Боль сильная? — задавал он вопрос и, если ответ был положительным, продолжал: — Если я вколю обезболивающее, станет легче?

Солдаты с переломанными костями, кошмарными ожогами и глубокими ранами от шрапнели на животе часто отвечали:

— Нет, док, не надо, я и так в порядке.

Бичера крайне заинтересовала такая реакция, и он начал вести своеобразный учет ответов. Как оказалось, три четверти солдат продолжали отказываться от обезболивающих даже после того, как заканчивалось действие первой, обязательной инъекции морфина.

В многочисленных статьях, написанных после войны, Бичер подробно описал это явление и попытался объяснить его. В начале своей профессиональной деятельности он работал анестезиологом в Бостонском госпитале и присутствовал на операциях, в ходе которых спасали попавших в автокатастрофу. А теперь подумайте: человек, попавший в аварию, вполне может получить такие же ранения, что и солдат на поле боя. Но, как это ни парадоксально, его боль будет намного сильнее. Это, по мнению Бичера, связано с отношением к полученным травмам. Когда гражданский человек попадает в аварию, все его мысли крутятся вокруг того, насколько сильно изменится его жизнь в ближайшем и отдаленном будущем. Это не самые приятные мысли. Человек думает, что последствия травм, возможно, будут сказываться всю жизнь, что он потеряет работу, что ему придется платить огромные деньги за лекарства и что все это ляжет тяжелым бременем на его семью. А вот мысли солдата идут в противоположном направлении. Прежде всего — ему наконец-то удастся покинуть этот ад. Он знает, что скоро его доставят в госпиталь, где в окружении своих соотечественников он быстро пойдет на поправку под присмотром докторов. Далее он думает о своем возвращении с войны и статусе героя и ветерана. «Его проблемы и заботы позади, — пишет Бичер, — или, по крайней мере, ему так кажется». Автомобильная авария подразумевает катастрофу, влекущую за собой худшую жизнь, тогда как ранение предвосхищает удаленность от хаоса войны.

Нет более острого чувства, чем боль. Чтобы описать то, что испытывает человек, внезапно получивший ранение или ожог, не хватит никакого словарного запаса. Но Бичер, тем не менее, попытался облечь боль в словесную форму. И он пришел к выводу, что порог боли зависит от эмоционального состояния человека или, другими словами, от значения, которое человек придает боли и ее последствиям. Гражданский и военный могут получить абсолютно одинаковые ранения, но их ощущения — физические ощущения — напрямую будут зависеть от восприятия того, как это ранение повлияет на дальнейшую жизнь. И доля вероятности, с которой на самом деле могут появиться изменения, не играет никакой роли. Куда важнее, если хотите, сила воображения раненого человека — сила представления о героическом возвращении домой или сила дурных мыслей о незавидном положении инвалида, которого из последних сил будет тянуть жена.