Приручить Сатану

«Вот, что я сделал! Хотел было сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжёг всё. Как лукавый силён — вот он к чему меня подвинул! А я было там много дельного уяснил и изложил… Думал разослать друзьям на память по тетрадке: пусть бы делали, что хотели. Теперь всё пропало».*

Через девять дней Николай Васильевич скончался.

Ещё через сорок дней Сатана поднялся на Небо и вернул ему сожжённую рукопись.

***

Люцифер замолк. На некоторое время повисла тишина.

— И хочется утешить, да нечем, — вздохнула Ева, опустив плечи. — Это ты его подговаривал сжечь рукописи?

— Нет, конечно, — ответил Люцифер, потягиваясь. — На что оно мне? Знаешь, сколько писателей сожгло свои труды, сколько художников изрезало свои полотна?

— Почему так получается, что сожжённые труды попадают к тебе?

— Отчего же? Не ко мне. Ко мне попадает пепел, прах, а слова летят на Небо, откуда и пришли. У меня-то лишь листы бумаги, заляпанные чернилами, не более.

— Но ведь не каждый же раз ты поднимаешься наверх, чтобы вернуть чей-то труд?

— Конечно, не каждый, просто… «Мёртвые души» — меня это подкупило. Там были все людские пороки, которые убивают человека, а тут мы… Тоже «мёртвые души». Поэтому и вернул.

— И много в Аду уничтоженных трудов?

— Много, конечно, много! У меня целая коллекция творений, не увидевших мир.

— Кстати, об Аде: кто она такая?

— Ада? — переспросил он, глядя куда-то вниз, на волны. — Такая же надежда, как и ты, только другая. Ты — надежда на воскрешение, солнечный зайчик в нашем тёмном королевстве, а Ада — надежда на силу, которая сплотит нас вместе для строительства того самого королевства. Ну, точнее, была ею. Сейчас уже всё построено.

— А Аглая?

— Это она же. Уж не знаю, поймёшь ли ты или нет: когда она была маленькой девочкой, она была Адой. Когда она стала прекрасной девушкой, она превратилась в Аглаю. Когда она станет взрослой женщиной, то её будут звать Аделаида… Правда, это вряд ли когда-нибудь случится.

— Почему?

Люцифер некоторое время молчал, задумчиво рассматривая пожухлую обгоревшую траву у себя под ногами.

— Что такое время, когда ты бессмертен? Когда у тебя есть начало, но нет конца? Детство, юность, зрелость существуют только в ограниченном временном отрезке, на концах которого — рождение и смерть. А когда ты бессмертен, что ты будешь называть зрелостью? Старостью? Даже если ты и прожил, например, как Ранель, человеческую жизнь с юностью и зрелостью, то что для тебя будет потом, спустя десять лет, сотню, тысячу? Ничего не будет, ты останешься таким, каким ты и был на момент смерти — если, конечно, не захочешь вернуться назад. Мы называем это безвременством, когда, сколько бы лет ни прошло, ты остаёшься одинаков душой и телом, словно насекомое, случайно угодившее в смолу. Мы, изначально бессмертные, не проживающие человеческую жизнь, тоже рождаемся, хоть это и происходит гораздо реже, и постепенно растём, но в какой-то момент мы как будто отдаляемся от ленты времени и смотрим на неё сверху: мы можем перемотать свою же жизнь, стать моложе или старше, оставаясь разумом на том же уровне, на каком и были. Среди нас этим редко кто-то пользуется — зачем? — таким обычно страдают те, кто жил на земле. У людей есть физический возраст и душевный — у нас же есть только душевный. Ада вот довольно быстро выросла, а, превратившись в Аглаю, остановилась. Если она захочет, превратится в Аделаиду, но, как я уже сказал, такое вряд ли будет.

— Она действительно твоя дочь, или вы всё это только для меня придумали?

Люцифер слегка покачал головой из стороны в сторону.

— Не сравнивай наши миры, Ева: даже вы, люди, живёте в разных измерениях, а мы-то и подавно. Аглая появилась на свет на заре нашего королевства. После того, как часть ангелов покинули Небеса, мы спустились на землю — да, Ева, когда-то мы жили на земле, там, где сейчас живут люди. Я, как и хотел, правил севером. Но вначале, перед тем, как строить королевство, нужно было укротить грехи, родившиеся на земле с нашим приходом и до того времени неведомые Небесам. Я отец только одного греха, Ева — гордыни, а остальные родились в тех, кто пошёл за мной. Я долго с ними боролся, а вслед за мной и другие, и, наконец, мы укротили их, но силы, которые предназначались для строительства нового дома, мы потратили на войну с грехами. Родился новый грех — уныние. У нас опускались руки, демоны отказывались идти дальше, у некоторых возникала мысль вернуться назад, на Небо, вот только гордыня не позволяла это сделать. Нам нужна была надежда: тот, кто вдохнёт в нас новые силы и сплотит народ. И тогда на свет появилась Аглая. Однажды поздним вечером я вернулся к себе в покои и увидел большой цветок лотоса; в ней лежала маленькая девочка с яркими, словно два изумруда, зелёными глазами. Я назвал её Цветок Ада.

Повисла пауза.