Приручить Сатану

Как только Ева и Ада с ногами забрались под одеяло и накрылись им доверху так, что образовался некий шалаш, дверь слетела с петель. Глухой удар заставил девушку вздрогнуть всем телом; она крепче прижала к себе Аду, которая, хоть и сидела тихо, явно интересовалась происходящим вне их импровизированного укрепления и с любопытством заглядывала в маленькую щёлочку между пледами. Ева ждала услышать тяжёлые шаги, которые вот-вот оглушат пространство детской комнаты своей грубостью и неотёсанностью… Однако за дверью никого не было.

— Тише, мыши!

Кто на крыше?

Кто там бродит еле слышно?

Кто боится перемен?

Это дядя Бугимен…

По углам, где скопилась мохнатая тьма, прошёлся громкий шёпот, словно десятки тысяч мышей разом вылезли из своих норок, затопали, зашуршали, заговорили между собой, наблюдая маленькими чёрными бусинками-глазами за двумя фигурами под одеялом. В окно со всей силы врезался какой-то предмет, а затем забарабанил, застучал, забился, как в конвульсиях, заставляя и без того испуганное сердце ёкать и трепыхаться где-то в горле; Ева осторожно отодвинула край пледа в сторону и выглянула наружу, хотя лучше бы она этого не делала: прижавшись лбом к стеклу, в комнату заглядывало страшное, белое лицо с улыбкой от уха до уха, которая больше напоминала операционный разрез, и острыми акульими зубами, выделяющимися на фоне чёрного рта, словно жемчужины в глубине пещеры. На голове этого странного существа, лишь приблизительно напоминающего адекватного человека, красовался высокий старомодный цилиндр, какой, наверное, в последний раз носили в девятнадцатом веке. Несмотря на то что внимание Евы было полностью сосредоточено на скалящемся жутком лице, которое, бешено вращая глазами, жадно осматривало комнату, девушка краем глаза успела заметить на существе такую же старомодную, как и цилиндр, накидку с надетой на неё чёрной тальмой*; однако уже через мгновение за окном мелькнула белая размытая тень, и образ пропал, словно его и не было.

— Тише, мыши,

Не шуршите!

Кто идёт по скатной крыше?

Кто ползёт вдоль старых стен?

Это дядя Бугимен…

Под кроватью что-то заскрежетало, отчего Ева ещё крепче прижала к себе, впрочем, ничуть не испуганную Аду: казалось, её вообще мало интересовало происходящее за пределами их воображаемого укрытия, а если и интересовало, то выглядело это так, будто она оказывает честь, уделяя внимания подобным мелочам. Звук, как будто кто-то с силой провёл когтями по старому паркету, противно прошёлся по ушам девушки, задев все возможные струны в её грудной клетке. В довершение картины противный хор голосов, шепчущий немного видоизменённую детскую считалку из углов комнаты, не добавлял спокойствия и медленно, но верно сводил с ума. Ева, для того чтобы не закричать от страха, зажала себе рот рукой и сразу почувствовала влагу, скопившуюся у внешнего уголка глаза.

— Тише, мыши!

Кто на крыше?

Кто ползёт всё выше, выше?

Кто живёт во тьме ночной

И гуляет под луной?

Дверца высокого платяного шкафа медленно отворилась, скрипнув старыми несмазанными петлями, и оттуда, слегка царапнув острыми когтями по деревянной поверхности, высунулась чья-то рука с неимоверно длинными пальцами в белой лайковой перчатке. В черноте гардероба, между многочисленными вешалками с детской одеждой сверкнули белёсые глаза на фоне фарфоровой кожи; они метались из угла в угол, цепляясь взглядом за любую мелочь и сразу отпуская её, как что-то ненужное. Но вдруг до этого момента бегающие зрачки остановились и посмотрели прямо на Еву, отчего её сердце оборвалось и с грохотом упало куда-то вниз, а существо, широко улыбнувшись (хотя, казалось бы, куда ещё шире?), стало медленно вылезать из шкафа, являя на свет свои до невозможного длинные конечности.

Крепко прижав к себе Аду и зажмурив глаза, Ева слышала, как скрипят половицы под чьими-то тяжёлыми шагами; как чьё-то холодное, потустороннее дыхание полупрозрачно свистит, вырываясь из широкого рта; как шепчут противные мыши, стуча по паркету своими маленькими лапками с острыми коготками, и будто насмехаются, мол, «вот наш король, вот наш правитель, который живёт в темноте так близко с вами, людьми, а вы его не чувствуете, не видите, пока он лично не почтит вас своим приходом»; слышала шелест старомодного плаща на едва осязаемом ветру, чувствовала, как чья-то рука протягивается к краю одеяла, желая сдёрнуть его…

— Ева!

Саваоф Теодорович обеспокоенно всматривался в полные слёз глаза девушки, которая, ничего не понимая, оглядывалась вокруг себя, словно что-то или кого-то искала. Всё было как прежде: нетронутая дверь стояла на своём месте, шкаф, доверху набитый детскими вещами, был закрыт, а злополучное окно слегка отворено, впуская в комнату юный ветерок, который лениво раскачивал из стороны в сторону прозрачные занавески.

— Я видела… Оно… Оно было там, оно смотрело на меня! — в истерике воскликнула Ева, показывая на шкаф, а Ада, ничуть не смутившись, спрыгнула с кровати и весело пошла играть с куклами.